Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)

Многие помнят эпизод, который произошел в Хаммеровском центре на Международном конгрессе, посвященном 30-летию со дня запуска первого ИСЗ. На одном из секционных заседаний, где присутствовало много иностранцев, Зельдович попросил Л.Грищука задать ему после доклада вопрос: "Яков Борисович, почему Вы на пленарном заседании сидели со звездами Героя, а сюда пришли уже без них?" На недоуменный вопрос Л.Грищука: "А зачем задавать такой вопрос?" — Яков Борисович, не вдаваясь в подробности, ответил: "Я приготовил шутку". Вопрос был задан, а ответ Якова Борисовича прозвучал приблизительно так: "Я не надел своих наград по той причине, что тут присутствует человек, который больше меня их достоин, но который носить их пока не может". В такой зашифрованной форме Зельдович выразил свой протест против лишения Сахарова заслуженных им наград.

Я знаю, что и Андрей Дмитриевич уважительно относился к Якову Борисовичу. Это прозвучало и в его речи на похоронах Зельдовича, где он, в частности, сказал: "За 40 лет между нами были разные периоды — это все пена в потоке жизни. Когда-то в телефонном разговоре он мне сказал слова, которые произносят раз в жизни. И я хочу сказать здесь о своей любви к нему, и как нам его будет недоставать [44]".

Надо сказать, что я не знал человека, который, хоть немного зная Андрея Дмитриевича, не попадал бы под обаяние его личности. Меня всегда восхищало, с каким почтением говорят о нем его коллеги по п/я и по ФИАНу. Я вспоминаю эпизод, произошедший еще в ИПМ, когда один из сотрудников нашего отдела позволил по адресу А.Д.С. не совсем продуманное выражение. Находившийся здесь же в командировке Миша Подурец, знавший Сахарова по оборонной работе с 1956 г., взял его в буквальном смысле слова за грудки и потребовал выбирать выражения. А потом со словами: "Зажрались вы тут в метрополии", — вышел, хлопнув дверью. И я видел, с каким скорбным выражением на лицах 18 декабря этого года в Колонном зале ФИАНа прощались с Сахаровым его поседевшие соратники по той давней его работе: Миша Подурец и Витя Пинаев, которые, наверное, не без основания считали, что мы здесь в Москве не смогли уберечь Андрея Дмитриевича…

Ко времени ожесточенных нападок на Сахарова в нашей печати, я уже довольно хорошо разбирался в вопросе "кто есть кто" и составил для себя представление о научных и человеческих качествах Андрея Дмитриевича и о его роли в борьбе за права человека в СССР. После высылки Андрея Дмитриевича в Горький я написал стихотворение "Пепел и алмаз" и хотел послать его в горьковский горисполком, но меня отговорили мои сослуживцы по ИКИ. Но когда зимой 1980 г. я поехал с лекциями от общества «Знание» на Урал в поселок Юрья, то после одной из лекций на вопрос о Сахарове, я ответил не так, как о нем писали в газетах. (Лекция эта была внеплановая, для комсомольского актива, а вопрос задал, как я потом выяснил, секретарь по идеологии райкома КПСС.) Уже через час после этой лекции мне было предложено без объяснения причин немедленно возвращаться в Москву. И вместе со мной ушла в общество «Знание» и «телега» на меня. Из Общества эта «телега» попала, по-видимому, к бессменному руководителю нашей ячейки «Знание», а от него к Г.П.Чернышеву. Никаких разговоров со мной на эту тему не было, но с тех пор около 8 лет я не выезжал за рубеж, не читал лекций вне Москвы и не здороваюсь кое с кем, с которыми раньше был по незнанию в неплохих отношениях. Когда Андрей Дмитриевич вернулся из ссылки и стал снова появляться в ФИАНе, я передал ему подборку своих стихов, где среди прочих было и то давнее, относящееся к нему. А после смерти Сахарова, о которой я узнал утром 15 декабря, я написал стихотворение «Пророк», которое вывесил на траурной панихиде в ФИАНе и передал его сыну.