Он не хотел предавать

После оплаты двухместного гостиничного номера в недорогом бунгало на окраине Мариго — французской столицы острова, расходы на питание пришлось урезать до минимума. Впрочем, на рационе двух ковбоев из страны медведей и балалаек это никак не отразилось. В пляжных забегаловках, крытых порыжевшим от солнца пальмовым листом, кормили на убой креольскими блюдами на основе риса и разнообразных даров моря. После обеда можно было вдоволь выпить дешевого местного пива с острыми, пряными мидиями, от которых с непривычки слегка распухали губы.

Сменив деловой костюм на необременительные шорты и рубашку с короткими рукавами, Георгий понуро сидел в шезлонге на веранде пляжного бара. Компанию ему составлял Яцек, уже успевший побродить по рынку и ознакомиться с местными достопримечательностями.

— Это что?

— Это? — Яцек с любовью повертел ярко раскрашенную деревянную фигурку птицы. — Тукан. А тебе я купил попугая. Обрати внимание, ручная работа, они все разные.

— И что мне с ним делать?

— Гошка, ты человек без фантазии. Подаришь жене.

— Вы служили в Иностранном легионе? — вдруг с уважением в голосе обратился к Яцеку пожилой француз.

Он неторопливо прогуливался по пляжу. Георгий и Яцек разом повернулись в его сторону.

— Я заметил у вас татуировку, — объяснил француз.

— А… Было дело, — кивнул Михальский, косясь на свое предплечье, где красовалась фирменная эмблема легиона.

— Вы ведь не француз? Иностранец?

— Да.

— Я тоже когда-то приехал сюда в командировку на три дня. И вот уже пятнадцать лет моя командировка никак не закончится. Если захотите съездить на острова, мой катер к вашим услугам. Меня зовут Паскаль.

Француз взмахом руки попрощался с друзьями и расслабленной, неторопливой походкой пошел дальше.

Георгий посмотрел ему вслед.

— Натянуть бы ему задницу на самые уши, — мечтательно протянул Михальский.

— Ему? — удивился Георгий. — За что?

— Да не этому. Я про Лежнева.

Георгий улыбнулся. Ему в голову пришла неожиданная идея.

— Могу тебе это устроить. Если не побоишься запятнать свою репутацию.

— Как это?

— Что — как? Не знаешь, как пятнают репутацию?

— Гошка, не хами. Как ты мне устроишь свидание с нашим общим другом Петей?

— А вот врежу тебе сейчас по твоей лысой башке. А ты меня зашвырнешь вместе о этим креслицем прямо вон на ту терраску…

— Постой-постой… У них на островке одна тюряга?

— Громко сказано. Скромный ведомственный санаторий в Крыму. Настоящих буйных мало. Их просто сразу же депортируют с острова. И больше никогда не открывают визу.

— Это минус.

— Ага. Так что подумай.

— Подумал. Мне твоя рожа никогда не нравилась.

— Взаимно.

— Так чего мы ждем?

— Приступаем…

…Лежнев забылся тяжелым сном и тут же увидел погибшую на шоссе Ницца-Канн Селин Дюпон. Во сне он приник лицом к прутьям стальной решетки.

— Селин! Ты что здесь делаешь?!

— Пришла забрать тебя, но пока окончательно не решила, — ответила она. — Я еще думаю.

— Господи, Селин, — повторил он, подвигаясь к ней насколько позволяла решетка. — Я просто не верю своим глазам. Чудесно выглядишь.

Она кивнула, глядя на него со смесью грусти и недовольства во взгляде. Она была чем-то расстроена. Он знал — она расстроена из-за него. Они замолчали, глядя друг на друга, он — умоляюще, она — загадочно.

Костюм шафранового цвета красиво оттенял ее белую, не поддающуюся загару кожу, немного неестественную на скулах из-за регулярных подтяжек лица. Селина вертела в пальцах кожаный портсигар, постукивая им о сумочку.

Селин Дюпон было пятьдесят, натри года больше, чем его матери, на двадцать больше, чем ему. Он знал, что у нее есть взрослые дети и внуки. Однажды она летала на похороны своего сына, убитого в драке. О себе Селин рассказывала мало. Например, он не знал, разведена ли она или овдовела, и на какие средства живет. Она упоминала, что раньше работала в юридической фирме, но кем — адвокатом или просто секретаршей, — он так и не узнал. Полгода Селин проводила во Франции, полгода путешествовала по разным экзотическим местам, где, кроме грязи и нищеты, и смотреть-то не на что… Но время, которое она проводила в Европе, она в основном просиживала в казино. Как и Леже, Селин предпочитала рулетку. В ночном освещении, когда свет падает на руки, а лицо остается в тени, Селин невозможно было дать больше тридцати пяти.

«Я вампир. На меня нельзя смотреть при дневном освещении». — шутила она, всегда выставляя его среди ночи вон, за дверь своего номера.

Утром ее лицо без косметики напоминало сырую акварель. Тонкие, бескровные губы, бледная, мятая кожа цвета жухлой розы. Утро она проводила в постели и только к вечеру, к пяти часам, опускалась позавтракать, а потом отдыхала в шезлонге под пальмой у бассейна. «Мой плохой-плохой мальчик», — называла она Леже, ласково проводя рукой по его щеке.