Он не успеет к пяти. Фарс в четырех действиях

Стежнев. В смысле?

Смерть. В этом нет смысла.

Стежнев. Это фамилия, да? У меня, помнится, была студентка Смертева или Смертная, как-то так…

Смерть. (Доброжелательно). Я за вами.

Стежнев. (В сторону). Надо же, розыгрыш! В кои-то веки. И кто же это, интересно, у нас такой остроумный? (Смерти.) Ну и где же ваша коса, черный плащ с капюшоном, хоть какие-то звуковые или там виртуальные эффекты? Что еще должно быть, я не знаю?

Смерть. Прийти к вам с косой было бы пошло. Это штамп. Вы этого не заслужили. А что касается опаленных крыльев и огненных колесниц – вам этого не полагается.

Стежнев. (В тон). Да, конечно, тоже не заслужил. Так сказать, не по статусу. Сие не про нашу честь, понимаю. (Хмыкнув.) Понимаю и не ропщу.

Смерть. И потому (Показывает на себя, как обычно показывают на собственную блузку или же шаль.) вот! Тот тип женщины, который только и был к вам благосклонен.

Стежнев. Если уж на то пошло – не только он.

Смерть. (С дежурной доброжелательностью психотерапевта). Только.

Стежнев. (Его покоробило, но он увлекся идеей розыгрыша). Стало быть, мне нужно сейчас окинуть взором все прожитое. (Для вящей торжественности встает.) Осмыслить? Подвести итог? Где надо – ужаснуться. Где надо – умилиться. (Высокопарно.) Понять хоть что-то из того, что не давалось в жизни, сокрыто было жизнью.

Смерть встает, оказывается спиной к зрителям, снимает очки, показывает Стежневу свое настоящее лицо. Стежнев издает какое-то подобие беззвучного крика, присаживается на самый краешек своего стула. Смерть садится на свое место. Она снова в очках.

Долгая пауза.

Стежнев. (Наконец). Но почему?

Смерть пожимает плечами. У Стежнева трясутся руки. Он зачем-то начинает перебирать на столе свои бумаги. Смерть улыбается, но не злорадной, скорее, заученной улыбкой.

Почему? (Кричит.) Почему я?!

Смерть снова пожимает плечами. Стежнев хочет ослабить узел галстука, снять галстук, но на «половине пути» забывает о своем намерении.

У меня же отличный холестерин. (Лепечет.) УЗИ только в прошлом месяце сделал – и всё в норме. (Снова крик.) Ты слышишь – всё!

Смерть в знак согласия кивает.

Кардиограмма тоже в порядке. Вот! (Лихорадочно роется в ящиках своего стола, наконец, подает, сует в руки Смерти свою кардиограмму и еще какую-то справку, а заодно, не заметив сам, и листок, на котором он во время телефонного разговора рисовал рожицы.) И полгода еще не прошло. Все показатели более чем.

Смерть. (Берет бумаги, не читая). Да, я знаю.

Стежнев. (С мукой). Так чего же?! (Хватается за голову, замолкает.)

Смерть. Здесь нет правил. И смысла тоже нет. Я тебе об этом уже говорила. (Начинает рассматривать его листок с нарисованными рожицами.)

Стежнев. (Его ладони сползают с головы на лицо. Говорит, глядя сквозь свои растопыренные, кажущиеся неестественно удлиненными, пальцы). Значит, у тебя нет тайны? Вообще никакой?!

Смерть. Как же вы все однообразны. Почему, скажи, надо «тайну» именно? Или какую-то высшую цель? Я не обязана кого-то возвышать, не говоря уже о том, чтоб льстить. (Саркастически.) Благодарю за понимание.

Стежнев вскакивает, вырывает из ее рук бумаги, комкает, бросает на пол.

Ты устыдился собственного комизма, значит теперь начнешь демонстрировать мужество. (Со вздохом). Сейчас, очевидно, начнутся жесты и фразы. Ничего, я потерплю, мне положено.

Стежнев каким-то суетливым движением бросается к двери. Вцепляется в ручку.

Так! Кажется, жесты будут все-таки несколько позже.