ОН. Новая японская проза

— Я служу в этом отеле, мое имя Кадзама.

— Ах вот как, господин Кадзама…

Рядом хмурится Ёсико. Потом складывает ладони и кланяется Кадзаме. Она вовсе не собиралась приходить сюда. Ей наплевать на горячее желание сестры послушать танцевальную музыку, вдохнуть любимый камфорный аромат.

— Так вы окажете мне честь?..

— Но… может быть, танго?.. Остальное вряд ли осилю… Степ и уок я совершенно забыла…

Ее рот с прекрасными зубами чуть приоткрыт, но стоит ей поджать губы, уголки рта опускаются, и лицо делается замкнутым. Погруженная во мрак слепоты, она, видно, сама пыталась сделать себе макияж — яркая помада положена не вполне удачно. Он берет ее левую руку, лежащую на колене, и помогает подняться, приобнимает ее, и тотчас правый бок пронзает ознобом. Но Мицуко тут ни при чем.

— Боюсь, что и танго… не смогу.

— Все будет хорошо…

— Начинаем с поворота? Наверное, я не смогу… не сумею…

Продолжая говорить, она тонкими пальцами берется за дужку очков и медленно снимает их. Слепые глазницы тонко подведены синим, глазное яблоко медленно перекатывается под морщинистыми веками. Вдруг левый глаз чуть приоткрывается, обнажая слегка влажный зрачок. Ёсико забирает у нее очки. Мягко потянув ее за собой, Кадзама входит с ней в круг. Указательным пальцем правой руки она прикасается к кончику своего носа и негромко смеется:

— Стыдно признаться, но… Но все-таки танго… по правде сказать, это мой любимый танец.

Правой рукой он обнимает Мицуко, крепко прижимает ее к себе. Она невообразимо худа, и его рука может разом обхватить ее всю. Откинувшись назад, Мицуко кладет свою легкую руку ему на спину, обтянутую фраком. От нее пахнет какими-то неизвестными ему духами; будто чуткий сейсмограф, он регистрирует странные колебания, внезапно возникшие в его собственном мозгу. Она шепчет:

— Мне страшно…

— Страшен только первый шаг…

Кадзама чувствует, как его касается что-то мягко податливое — то ли ее грудь, то ли складки лифа.

— Все будет хорошо.

Он осторожно делает шаг. Мицуко чутко следует за ним. Еще шаг. Ее пальцы впиваются ему в спину… и снова шаг. Проход, переворот, и он уже оказывается сбоку от партнерши, которая ловко повторяет его движения. Кадзама отступает, ведет ее за собой, потом мягко поворачивает. Они не всегда соблюдают верный темп, но фигуры танго Мицуко помнит безошибочно.

— Кажется, не столкнулись, а? — шепчет Мицуко, опустив голову ему на грудь.

После прохода — открытый реверс-поворот.

— Как вы? Я почему-то о воде подумала… Ощущение — будто плывешь… Когда танцуешь, а глаза не видят, что происходит вокруг…

Дорожка шагов, закрытый поворот, снова дорожка.

— Эти движения… не правда ли… напоминают водный поток…

Сапфир в ее ухе сверкает, раскачиваясь в ритме танца.

— Слепота — вовсе не беспросветная тьма… Видишь что-то синее-синее…

При развороте, когда Мицуко поднимает голову, мелькает ее левый глаз. Зеленовато-белесый мерцающий зрачок кажется Кадзаме похожим на мятный леденец или на виноградину.

— Наверное, синева мерещится только мне… Чуть помедленнее, прошу вас.

Они снова сбились с ритма, Кадзама успевает исполнить только проход с поворотом.

— Синий цвет… такое впечатление… Зачем я говорю это вам, человеку из гостиницы, вы же ничего обо мне не знаете…

Эти слова заставили Кадзаму взглянуть ей в лицо. Впервые его назвали человеком из гостиницы. И тут же ее рука напряглась, она тесно прижала свое хрупкое тельце к груди партнера, а летящий подол ее платья на миг обвил ее щиколотки.

— Вы не думайте… Я все помню. Отель «Миноя». Господин… Кадзама! Господин, пахнущий яйцами из горячего источника!

Мицуко смеется; мелкие морщинки во множестве разбегаются к крыльям носа. Контур ее руки необыкновенно легок и хрупок, и сама рука напоминает Кадзаме скорлупку, сброшенную летней цикадой. Да и все ее старушечье тельце кажется бесплотной оболочкой.

— Кажется, такой цвет называется «полночный синий»… Давным-давно у меня был близкий портеньо… из Буэнос-Айреса. Может, слыхали? Их там называют «портеньо»…

— Он и есть Нестор? Нестор Брогард?

Она поднимает голову. На этот раз слегка приоткрылся правый глаз, совершенно белый, с нечетким зрачком, похожим на срез агата.

— Я уже рассказывала, да? Напрасно! Иной раз что-нибудь скажу или сделаю — а потом ничего не помню. Даже не знаю точно, со мной ли это случилось. Впрочем, это — точно со мной.

Теперь ее очередь делать поворот и шаг в сторону.

— Так о чем мы говорили?

— О «полночном синем»… или обо всем на свете.

— Ну вот, этот мой знакомый портеньо… Так, знаете ли, называют в Аргентине жителей Буэнос-Айреса… Этот человек всякий раз, выходя из кафе в Хоммоку на причал… смотрел на огни в порту и заводил бестолковые ночные разговоры, спрашивал меня, как это сказать — ну, густой синий цвет… как тьма в полночь…

Уголки ее губ так и остаются приподнятыми, но улыбка исчезает.

— И что потом?

Кадзама энергично кружит ее, ведет в пробежке. Она несколько раз ударяет носком туфли в пол, изгибается назад и откидывает голову. Фиксируя позу после вращения, легко восстанавливает дыхание. Похоже, она и вправду бывалая танцорка.