Он от нас не ушел. Воспоминания о духовном отце – приснопамятном архимандрите Науме (Байбородине)

Но если говорить о иконной лавке, то тут уже, пожалуй, ГУМ и ЦУМ померкнут со своими очередями. Ведь церковная утварь в то время была самым-самым из всех невероятно дефицитным товаром, и вряд ли такая же лавка, как в Лавре, была еще где-то во всей огромной стране. В иконной лавке люди брали сразу много икон и всего, что только можно было купить. Торговали же там не наемные лица, не трудники, как обычно бывает сейчас, а сами монахи. Им тоже приходилось работать быстро, быть предельно сосредоточенными. И, казалось бы, как можно на таком послушании сохранить внутреннюю тишину, стяжать молитву или что-то выучить? Но батюшка говорил, что он под прилавок клал на полку какую-нибудь книгу: или «Добротолюбие», или Псалтирь, или какой-то учебник семинарский и, набирая товар, наклонялся и читал по несколько строк, запоминал, учил. Это все в такой страшной суете, но он умудрялся от этой суеты дистанцироваться, нисколько не повредив при этом исполняемому послушанию.

Пастырь и круг его духовного общения

К сожалению, далеко не все сейчас знают и помнят, как оно было. В 1943 году после пресловутых государственных кампаний воинствующего безбожия (когда по планам атеистического правительства в 1932–1933 годах должны были закрыться все церкви, молитвенные дома, к 1933–1934 годам – исчезнуть все религиозные представления, привитые литературой и семьей, к 1934–1935 годам – страну и прежде всего молодежь собирались охватить тотальной антирелигиозной пропагандой, к 1935–1936 годам – должны были исчезнуть последние молитвенные дома и все священнослужители, а к 1936–1937 годам религию требовалось изгнать из самых укромных уголков[5] страны, правитель вынужден был передать Церкви более 20 тысяч храмов.

Храмы были открыты не все единовременно, к примеру, сама Троице-Сергиева Лавра начала свое служение уже после войны. Первая Литургия в Лавре прошла в ночь на Пасху 21 апреля 1946 года. (А о том, как Лавра закрывалась в 1920 году, очень проникновенно и убедительно написано в дневниках М. М. Пришвина «Когда били колокола» – почитайте, рекомендую!)[6]

После XX съезда КПСС, когда раны войны были уже немного залечены, новый правитель-радикал воздвигает гонения на Церковь и на ее служителей[7]. Было объявлено, что терпимое отношение к религии, доставшееся в наследство от предыдущего главы государства, – ошибочная и вредная позиция. С религией планировалось покончить к середине 70-х – за пять лет до наступления обещанного коммунизма. Именно в 1975 году обещали показать по телевизору последнего советского попа.

К разработке программы государственного масштаба власти подошли комплексно, подключив к ее решению все силы: от системы агитпропа[8] и прессы до активистов от ВЛКСМ и агентов органов безопасности. Это было время жесточайших гонений. Всего лишь за один 1961 год было снято с регистрации 1390 православных общин. Особым распоряжением ограничивался благовест – колокольный звон. На десятилетия замолчали храмовые звонницы почти всех храмов страны.

Начались акции по закрытию монастырей. В 1961 году были закрыты Киево-Печерская лавра, Глинская пустынь. Почаевскую лавру летом 1963 года пытались закрыть с помощью милиции, которая вела себя совершенно безнаказанно. У прибывших в обитель паломников отбирали паспорта, сопротивлявшихся избивали. Монахов арестовывали и сажали в тюрьму, причем в камеру бросили и самого настоятеля, архимандрита Севастиана.

Протоиерей Василий Дьолог

В ходе стычки одного из послушников замучили насмерть, однако иноки проявили небывалую твердость: им каким-то образом удалось переправить письмо о беззаконии во Всемирный Совет Церквей и в ООН.

Дело получило широкую огласку и вылилось на страницы зарубежной прессы. Опасаясь международного скандала, власти оставили Лавру в покое[9].

Это были годы очень серьезных испытаний для верующих. И именно в этот период, названный жившей тогда в Днепропетровской области блаженной старицей Параскевой «хамовым царством», будущий старец – архимандрит Наум – поступает в семинарию, учится в ней, оканчивает, принимает монашеское пострижение и священный сан. Это было настоящее исповедничество. С батюшкой вместе окончил семинарию в 1960 году, учился с ним на одном курсе в дальнейшем в академии муж моей крестной – протоиерей Василий Дьолог.

Отец Василий был ревностный и благочестивейший служитель Церкви, скончался в 1995 году в Харькове, о нем выпущена книга «Слобожанский протодиакон. Богослов. Протоиерей»[10]. Мой родной отец – покойный протоиерей Виталий (Баршай) – окончил Духовную семинарию в 1960 году в Киеве, а в академию на заочный сектор поступил также в Троице-Сергиеву Лавру. Они учились в одном месте и в одно время, были близко знакомы, но мой папа и отец Василий имели семьи, пошли путем приходского служения, а батюшка благую часть избра, яже не отымется (Лк.10, 42), то есть избрал себе лучшую долю, которую никто не сможет отнять.