Я выудил ещё одного гольца, горбатого сига и желтого окуня, когда от яхты ко мне отчалила лодка. На её руле сидел крепкий седой, но ещё пышноволосый мужчина, а за веслами как будто он же, но заметно моложе.
— Пэтри хэйль (1) — поприветствовал меня, когда лодки сблизились, пожилой мужчина.
— Пэтри данк! — обозначил я успех рыбалки.
— Доброго дня, Майкл, — поздоровался со мной молодой.
— Здравствуй, Робби — ответил я.
— Мы с отцом тоже решили порыбачить, Майк. Папа — это тот голландец, о котором я тебе говорил.
— Очень приятно, Майкл. Я тоже Роберт и тоже Марион, но старший, впрочем, ты знаешь.
— Рад нашему знакомству мистер Лафоллет (2).
— Кого вы хотите наловить в этих спокойных водах, Майкл?
— Форель, сенатор.
— О, сразу видно, что вы не местный. Форель два года как крепко поели миноги. — вскинув руки и чуть отведя голову сказал с «удивлённой» улыбкой Лафоллет-старший.
— И как быть? — сделав грузное лицо ответил я.
— Не беспокойтесь, мой мальчик. С другой стороны острова на быстрине есть клёвые места. — успокоил меня «Боевой Боб».
— Майк, мы уже наловили и форель, и лосося до твоего приезда, — добавил Боб— младший (3).
— Оу! Тогда может объединим наш улов для рыбацкого ужина? У меня уже шесть хвостов белой рыбы и бутылка настоящего шотландского виски. Только для ухи. Да и мне же не возбраняется как иностранцу?
— Учись, сын! Вот она — европейская предусмотрительность.
— Африканская, отец, африканская. Майк из Южной Африки.
— То–то он такой загорелый. Но всё одно европейский. Разворачивай, не гоже отклонять такое приглашение.
Оставшуюся часть дня мы пировали на берегу лагуны. Говорили на привычные рыбацкие темы: о рыбе, женщинах, бизнесе и политике. Перед закатом я отослал Брайна на «Литл Брейв» за питьевой водой и пледами, наказав ещё пару-тройку рыб наудить. Старик уже достаточно доверял мне, и младший Роберт дал мне понять, что готов к основному разговору.
Как негр отплыл Лафоллет-старший перешел к делу.
— Майки, сын рассказал мне о твоем предложении. И сейчас я сам убедился, что ты сочувствуешь делу прогресса, но я — опытный политик. Твои намерения похвальны и щедры, но ты не американец, а у нас после войны не отменили актанты о шпионаже (4). Генпрокурор Палмер уже избегался сажать иноагентов. А такие пожертвования без политического или коммерческого расчёта не делаются. Приняв твой взнос, мы попадаем тебе на крючок, не хуже съеденной нами форели. Я бы не хотел, чтобы наша партия или фамилия пострадали, когда пославшие тебя захотят вернуть инвестиции.
Что ж я долго готовился к этому разговору и готовил его.
— Сенатор. Ваши опасения мне понятны. Потому я честно свои резоны и намерения объясню.
Старший собеседник чуть склонил влево голову показывая, что готов внимательно и смотреть, и слушать.
— Как вы уже знаете, мой бизнес пошел в гору после охоты Теодора Рузвельта в нашей саванне. Тедди не только мне хорошо заплатил, но помог иначе взглянуть на вещи. Из этой признательности я бы конечно помог ему или Вам как продолжателям его дела. Но мой вклад был бы, безусловно намного скромнее.
Собеседник смотрел на меня внимательно, и будь я прежним, он не мог бы не почувствовать в моих словах фальши. Впрочем, меня немного оттеняли закатные лучи, светившие из-за спины расчетливо севшего собеседника.
— Но у меня действительно есть бизнес-интерес.
Я сделал пузу закрываясь от слепящего закатного солнца.
— В чём же он, Майкл?
— Радио.
— Радио?
— Да радио и всё что связано с ним.
— В чём же тут могу помочь я?
— За ним сенатор большое будущее. А Вы, можете его раскрыть.
— Раскрыть?
— Для инвестиций. Вы же знаете о законе, запрещающем иностранцам инвестировать в газеты, и поправках, прибавляющих к ним кино.
— Да. Мы будем рассматривать осенью этот закон.
— Газеты и кино мне не интересны. Там уже не пробиться со стороны. Но в радио ещё нет такой толчеи. И оно еще в 1912-м попало в запретный список (5).
— И сколько же вы готовы за сохранение «свободы устного слова» предложить?
Я достал из-за пазухи мешочек и протянул Лафоллету. Он принял его и открыл. Потом удивлённо высыпал на руку несколько камушков заигравших в последних лучах солнца…
— Это же…
— Алмазы.
Сенатор сглотнул и положил камни обратно, завязав мешочек, взвешивая его.
— На это можно весь Висконсин купить. По-моему, Майк, вы платите слишком щедро.
Чувствовалось что отец и сын напряглись.
— Нисколько, Роберт. Я покупаю не штат, а инвестирую в свободу и партию. Я совершенно не против если прогрессисты перед выборами войдут в доли вещательных станций по стране. А на выборах будут заказывать там рекламу, и дорого за неё платить… После выборов вы получите достаточно голосов, чтобы ослабить запрет, а может и отменить. И когда мне разрешат покупать, продадут половину этих долей мне по сходной цене. Партия же нужна, чтобы что бы инвесторы не беспокоились о том, что им помешает хоть одна легислатура.
Роберт старший молчал.