Он сделал все, что мог

…Много позже будет установлено, что примерно в то же время, когда Роман Маркович Козорог, обрадованный тем, что наконец-то надежно налажена связь с Большой землей и все пока что складывается благополучно, что теперь-то он сможет гораздо больше принести пользы Отечеству, примерно в это же время Никон Покрышка случайно повстречал на базарчике Ольгу Тимофеевну Козорог. Сперва справился, что слышно о Романе Марковиче, на что она ответила, что ничего о нем не знает с осени сорок первого года, а он, засмеявшись, сказал, что ему больше повезло, виделся с ним зимой сорок второго года «при очень интересных обстоятельствах», что стало потом известно со слов свидетеля, тоже полицая, Блаженного. Блаженный и Бескоровайный присутствовали при встрече Ольги Тимофеевны с Покрышкой. Дня через три Ольга Тимофеевна и ее шестилетний сын Ваня были схвачены, увезены куда-то, и их больше никто не видел.

Хотя они и попрощались, однако на следующий день еще раз встретились. Двое из «лагеря» сбежало, была проведена облава в городе, в лесу и ближних деревнях. Роман Козорог проводил облаву в Шибаево и, пользуясь случаем, заскочил к Ирине. Она была какая-то крайне подавленная.

— Ты что, Ира, совсем вроде расклеилась?

— Да так. — И вдруг, похоже, на что-то решилась, от чего лоб ее побледнел, а на щеках выступил румянец, смущенно спросила: — Роман, ты женат?

— Женат. А что? — Подумал: «Неужели она тоже что-то узнала о моей семье?»

— А я еще даже не любила по-настоящему.

— Налюбишься еще, Ира. Тебе сколько?

— Скоро двадцать три.

— Ну вот, только двадцать три. Мне уже почти тридцать три, а я еще…

— Не понял ты меня, Роман, — Она отошла к кровати, присела. — Роман, ты помнишь Таню?.. Ее еще тут испаскудили, потом она выбросилась из вагона на ходу и… — И, заливаясь краской, она решительно сорвала с кровати покрывало. — Я им ничего не отдам. И честь мою… Не думай, Роман, я к тебе ничего.

Роман все понял. И одновременно и восхитился ею, и до пекучей боли стало жаль ее. На что решилась! На какое-то мгновение он даже растерялся, затем сказал:

— Успокойся, Ира, успокойся. Что это сегодня с тобой?

Она заплакала, заплакала навзрыд, закрыв лицо руками.

— Успокойся. Тебе надо уходить, Ира. Я тебе уже говорил.

— Уходить?.. А как же ты? Я для тебя больше не нужна?

— Ира, уйти — это сейчас самое важное. И не только для тебя.

Она поднялась с кровати, накинула покрывало, поправила растрепавшиеся волосы и сказала:

— Прости, Роман. Я буду ждать тебя, Роман. Я обязана ждать. Удачи тебе, Роман. — Это была опять та же Ирина, какую он знал вот уже несколько месяцев.

Он подошел к ней, обнял худые плечи, прижал к себе и поцеловал в темя. Она не сопротивлялась, наоборот, как-то по-детски прилипла к нему.

— Будем надеяться на лучшее, Ира. А вообще-то, еще раз советую… нет, предлагаю уйти отсюда. Ты, видимо, знаешь, куда. Ты очень устала.

Она оттолкнула его.

— Прощай, Роман. Береги себя, если это возможно…

Только перед самым арестом Ирины Волобуевы частично открылись друг другу. Ирина и раньше догадывалась, что отец ее оставлен здесь для подпольной работы, но никогда и малейшего намека не сделала о своей догадке, он тоже ни единым словом не намекнул, зачем он здесь. В свою очередь он также догадывался, что и Ирина как-то связана с партизанами, но опять же ни малейшего намека. Закон конспирации: случись что с одним — другой о нем ничего не знает, в самом деле, ничего — хоть пытай его, хоть убей, чего не знаешь, того не скажешь. Если даже пытки не выдержишь — нечего сказать. II все же они объяснились, чуточку дали понять друг другу, кто они в самом деле есть. Объяснились в тот последний день, когда Ирину наконец схватили. Им как бы что-то подсказало: больше молчать нельзя.

Вначале разговор был каким-то странным, они как бы еще раз прощупывали друг друга: довериться или не довериться?