Он снова здесь

Передача полностью соответствовала тому, что я о ней слышал (или видел). Визгюр объявлял куски своего телеассорти, после чего шли короткие фильмики, где он сам изображал то поляка, то турка, на все лады высмеивая их ущербность в вымученных водевильчиках. Не Чаплин, конечно, но и слава богу. Публика воспринимала его номера благосклонно, проявляя тем самым, если копнуть поглубже, какую-никакую, но все же политическую сознательность. А значит, мое послание, безусловно, упадет в плодородную почву.

Передача эфира должна была наступить после определенной фразы, которую Визгюр произнес без всякого уважения:

– С комментарием дня выступит Адольф Гитлер.

И я впервые шагнул из-за кулис под слепящий свет прожекторов.

Мне казалось, будто после годов лишений на чужбине я вернулся домой во Дворец спорта. Лицо горело от жара ламп, я вглядывался в молодую публику. Их было, наверное, несколько сотен, а за ними – десятки, сотни тысяч, сидящих перед аппаратами. Именно это – будущее страны, на этих людях я намерен выстроить мою Германию. Меня охватило радостное волнение. Если я когда и сомневался, все исчезло в вихре подготовки. Я привык говорить часами, но сейчас должно хватить пяти минут.

Я молча встал за трибуной.

Я окинул взглядом студию. Я вслушивался в тишину, желая понять, оправдались ли мои ожидания, правда ли десятилетия демократии лишь едва отпечатались в молодых головах. Когда прозвучало мое имя, по рядам публики пробежал смешок, но быстро затих – с моей персоной в зал вступила тишина. На лицах зрителей я читал, что поначалу они пытались сравнить мой облик с известными им комедиантами, я видел неуверенность, которая от моего пристального взгляда уступала место полной тишине. Все затаили дыхание. Я рассчитывал даже на протесты и выкрики, но то оказалось пустой заботой – на любой сходке в пивной “Хофбройкеллер” помех было больше.

Я подался вперед, словно хотел заговорить, но потом лишь сложил руки на груди – уровень шума тут же упал еще ниже, в сто, даже в тысячу раз. Краем глаза я видел, как от мнимого бездействия начал потеть дилетант Визгюр. Ясно как день, он не имел представления о силе тишины, но попросту боялся ее. Его брови дергались, словно я забыл текст. Какая-то ассистентка старалась привлечь мое внимание и постукивала пальцем по часам на запястье. Я растягивал тишину, медленно поднимая голову. Я чувствовал напряжение в зале, неуверенность Визгюра. Я наслаждался эффектом. Набрав в легкие воздуха, я распрямился и дал тишине звук. Когда ждут пушечного грома, то хватит и упавшей булавки.

– Фольксгеноссен!

Соотечественники и соотечественницы!

Все, что я и мы недавно видели в многочисленных репортажах, верно.

Верно, что турок не творец культуры и никогда им не станет.

Верно, что у него душа торгаша и умственные способности обычно не особенно превосходят холопские.

Верно, что у индуса болтливая и религиозно извращенная натура.

Верно, что отношение поляка к собственности неизгладимо!

искажено.

Все это прописные истины, ясные для каждого соотечественника, для каждой соотечественницы без пояснений.

Однако это национальный позор Германии, что лишь турецкий!

сторонник нашего движения осмеливается заявить об этом в полный голос.

Соотечественники и соотечественницы!

Когда я смотрю на сегодняшнюю Германию, меня это не удивляет.

Ведь сегодняшний немец умеет разделять отходы тщательнее, чем расы.

С одним исключением —

на поле юмора.

Здесь только!

немец шутит о немцах, турок шутит о турках, домашняя мышь – о домашних мышах, а полевая мышь – о полевых.

Это должно измениться, и это изменится.

С сегодняшнего дня, с 22:45,

домашняя мышь будет шутить о полевой, барсук – об олене, а немец – о турке.

Тем самым я содержательно полностью присоединяюсь к критике иностранцев предыдущим оратором.

Я сделал шаг назад.

Тишина была потрясающая.