Он спас Сталина

В начале августа дни стояли пасмурные и дождливые, влажности тут хватало и без божьих струй. Прохладные воды Балтийского моря омывали северо-западную часть бывшей Восточной Пруссии. А в один из таких дней с утра, где-то к часам десяти, лучи солнца наконец прожгли полог свинцовых туч. Настроение улучшилось «светлостью природной», какой он называл погожие, солнечные дни.

Это был субботний день. Сходив в магазин за продуктами и приготовив любимую с детства яичницу с ломтиками тонко нарезанного сала — шкварками, он перекусил. Из термоса налил с вечера заваренного чая и, с удовольствием отхлебывая из чашки, привезенной еще из Германии, хотя любил пить из стакана в серебряном подстаканнике, подошел к письменному столу, на котором стопкой лежали чистые бумажные листы, вырванные из исписанных блокнотов. Допив чай, он с удовольствием уселся на стул, взял блокнот, вырвал двойной листок бумаги и размашисто-убористым почерком в правом верхнем углу поставил дату — 6.VIII.60. Он решил написать своему подчиненному, которого уважал и любил за трудолюбие, — Василию Ефимовичу Грачеву.

«Василий Ефимович!

С 20/ VII с.г. я житель г. Калининграда.

Мой адрес г. Калининград (областной) ул. Чайковского дом 38/40 кв. 5.

Тяжело мне было прощаться с тобой и товарищами — больно, что я уехал от вас с позорным клеймом.

Утешает меня одно — время покажет, что я не был подлецом и никогда им не буду.

Мое отношение к тебе известно — ценил и любил тебя за твой ум, за твердость и за то, что в работе ты никогда себя не щадил.

Если будешь в прибалтийских краях, загляни ко мне, буду рад тебя повидать.

Жму твою руку, желаю всего хорошего в твоей жизни и работе.

Н.Г.»

Письмо получилось на двух блокнотных листах. Прочитал еще раз, свернул пополам и вложил в конверт, на котором чернильной ручкой разборчиво вывел адреса отправителя и получателя. Оделся, чтобы отправить послание, — благо синий почтовый ящик с гербом СССР висел на стене соседнего дома. Тогда их было много в любом городе и селе — люди активно общались друг с другом — переписывались.

С окончанием горбачевской перестройки и началом ельцинского «реформаторства», когда единой страны не стало, переписка пошла на убыль. Синие ящики теперь выгорали на свету, облущивались от краски и висели как ненужные скворечники. А скоро они и вовсе испарились. Людей власть приучала быть индивидуалистами, обосабливаться, держаться за частную собственность, не доверяя даже родственникам свои дела, успехи, провалы и саму жизнь. Так индивидуализм становился подчеркнутой слабостью граждан. Постепенно стал угасать процесс общения с соседями по лестничным клеткам.

Никогда счастье не ставило человека на такую высоту, чтобы он не нуждался в других. Тень сельской общины, где крестьяне друг другу помогали, долго тянулась за нашей ментальностью и в городах. Она и сегодня присутствует, только ее глушат и ослепляют софиты того же самого индивидуализма. Мы привыкли жить открыто. В коллективах воспитывалось наше поколение, а потому все и все было на виду. Коллектив был большой частью человеческого общения. В конечном счете человек становится человеком только среди людей.

Сегодня неолибералы и лжедемократы в СМИ и особенно из ТВ пытаются вбить в наше сознание «мудрость» английского историка Томаса Карлейля, который утверждал, что он не верит в коллективную мудрость невежественных индивидов.

Но, господа, все зависит от того, кого хотят и с какой целью желают собрать в коллектив. Собрать стадо из баранов легко, трудно собрать стадо из кошек. Но, даже чтобы бороться за права личности, необходимо создать коллектив. Это неоспоримый факт. Он распространяется и на государство, оно или тугая метла, или развязанный веник.

* * *

Противно проползали первые месяцы и годы одиночества, пока не предложили работу в парткомиссии Центрального района города. Нет, не время ползло черепашьими шажками, а Николай проходил отведенный им судьбой кусок этого самого «ленивого» времени.

Редко кто ему звонил из бывших коллег, кроме настоящих друзей. Но он не обижался на вчерашних своих сослуживцев, считая, что и у них самих забот полон рот. Шла сумасшедшая чистка органов госбезопасности, затеянная Хрущевым.

А вообще Николай Григорьевич как-то высказался так на ехидный вопрос одного партработника о друзьях-то-варищах по службе, которые, видно было, что они «закавыченные».

Он резко ответил:

— Петрович, меня всегда окружали хорошие люди. — Знаешь почему?

— ???

— Все потому, что я не искал плохих!

— Где они?

— Они во мне, — ответил Николай Григорьевич.

Местное начальство его тоже не особенно привечало. В областное управление КГБ пришло много начальников из партийных органов, да и из старых работников он никого не знал.