Он тебя проспорил

Раз я сама не решаюсь сделать это.

Выхожу из комнаты. Мама уже ушла на работу.

Иду в душ и испытываю облегчение от капель воды, смывающих с меня следы вчерашнего дня. Просто стою под душем. Долго. Очень долго. Но мне так хорошо, что выходить не хочется.

Наконец, выхожу, кутаясь в махровый халат. Есть не хочется. Иду на кухню только для того, чтобы выпить воды.

Но тут звонок в дверь.

Я никого не жду. И почему-то первая мысль, что это опять Арман. И мне страшно. Не шевелюсь. Сижу тихо. Пусть там думают, что дома никого.

Но звонок повторяется. Кто-то настойчиво звонит раз за разом.

Нет. Я не открою.

Потом тишина. И я выдыхаю. Ушел.

Но нет. Слышу скрежет в двери. Кто-то ломает дверь?! Вдруг это воры?

Подбегаю к ней.

— Эй! — кричу. — Я сейчас полицию вызову.

Там все затихает и потом знакомый уже голос:

— Елизавета, открой. Это господин Дженаб. Нам надо поговорить.

Радоваться или нет, что это не Арман, а его отец?

Стою какое-то мгновение, раздумывая, что делать. Если я не открою, они взломают дверь. Вызвать полицию? Но господин Дженаб не сделал мне ничего плохого.

— Елизавета, — как будто подталкивает меня к принятию решения, — я не причиню тебе вреда. Но нам надо поговорить.

— Подождите, — говорю я. — Мне надо переодеться.

Иду в комнату, снимаю халат и переодеваюсь.

Возвращаюсь к двери. И открываю ее.

За ней и правда стоит господин Дженаб. С ним двое, по-видимому, охранников.

Он делает им знак и они остаются снаружи, а он сам заходит в квартиру.

— Мы не хотели ломать дверь, но ты не открывала и я подумал, что ты опять решила…

— Нет, — обрываю я его. — Проходите.

Мы идем на кухню.

Я встаю у окна, кутаясь в теплый свитер и пряча половину лица в высокое горло.

Господин Дженаб встает в дверях.

Так необычно видеть его у себя в квартире. До этого я встречалась с ним всего несколько раз. И на нем всегда была маска каменного безразличия. Сейчас ее нет.

— Мы можем поговорить? — строго спрашивает он.

— Да.

— Как самочувствие? — уточняет.

— Все хорошо. Спасибо, — я пока не понимаю, как вести себя с ним.

— Тогда поехали, — и, не дожидаясь моего ответа, он разворачивается.

— Куда? — не понимаю я.

— Туда, где мы сможем нормально говорить, — он оборачивается и строго смотрит на меня. — Здесь это невозможно. Ты боишься. Мы одни. Поехали туда, где твой страх пройдет.

Стоит и ждет моих действий. Я медлю. Да, я боюсь. Но он прав во всем.

Во-первых, нам действительно надо поговорить.

А, во-вторых, лучше на нейтральной территории.

Поэтому, пораздумав, иду за ним.

56. Лиза

Мы приезжаем в какой-то ресторан. При этом всю дорогу едем молча.

В ресторане нас ведут к столику в самом углу. Мы садимся и, не спрашивая меня, господин Дженаб заказывает кофе.

— Елизавета, — он называет меня только по полному имени, — для начала давай решим, что ты больше не пытаешься повторить то, что хотела сделать вчера.

Я съеживаюсь и молчу.

— Так? — спрашивает он, прожигая меня своим пристальным взглядом.

— Да, — отвечаю я. — Я же сказала Вам вчера.

— Ясно, — сухо говорит он и молчит, ожидая, пока официант расставит на столе заказ и уйдет.

Отпивает кофе. Я не притрагиваюсь к чашке. Все, что сейчас происходит, кажется мне чем-то нереальным.

— Неужели ты не почувствовала неладное, еще встречаясь с Антоном? — неожиданно спрашивает он.

Меня пугает и настораживает такая откровенность.

— Он же использовал тебя, — продолжает он. — В своих целях использовал. А как стала не нужна, просто передал моему сыну. А ты согласилась. Почему? Поясни. Где были твои мозги? Твоя гордость?

Опускаю взгляд и пытаюсь спрятаться и от его взгляда, и от его вопросов.

Почему всем все так очевидно? Всем, кроме меня.

— Откуда Вы знаете? — спрашиваю спустя мгновение.

— Я все про всех знаю. Это моя компания. И я должен все знать. Я жду ответа. Почему?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Наверное, потому что я любила его.

Мне надоело прятаться и скрываться. Может, действительно, лучше и проще рассказать все. Тем более, что он, наверняка, все знает. Может, так станет легче?

Господин Дженаб смотрит на меня исподлобья.

— Любила? — переспрашивает. — Так сильно? Ради любви была готова на такие жертвы?

Шмыгаю носом. Чувствую, как слезы подступают к глазам. Но нет. Не надо плакать. Не здесь и не сейчас. Потом. Дома.

— Возьми, — господин Дженаб протягивает мне платок. — Плачь, если хочется. Это нормально для женщины. Лучше плачь.

Беру платок.

— Спасибо, господин Дженаб…

Он обрывает меня:

— А мой сын?

И я опять съеживаюсь.

— С ним что? Его ты тоже любила?

Мотаю головой.

— А спала с ним зачем? Зачем терпела?

Все. Больше сдерживаться не могу. Дорожки слез стекают по щекам. Вытираю их переданным платком.

— У меня выбора не было, — говорю, немного успокоившись.

— Что это значит?

Но мне не хочется рассказывать ему о наркотиках. О кредите. Арман, все-таки, его сын.

Поэтому молчу.

— Не хочешь рассказывать? — он читает мои мысли. — Можешь не говорить. Я все равно узнаю.

Опять молча пьет свой кофе. Моя чашка так и стоит нетронутой.

— А сейчас кого любишь? Из них, — спрашивает, опять пристально глядя мне в глаза.

Опускаю взгляд.