Он убил меня под Луанг-Прабангом. Ненаписанные романы

…Серго позвонил Сталину; тот отказался его принять; Серго сказал: «Коба, если нам необходимо развенчать Троцкого, то партии совершенно неугодно избиение ленинцев!» И – начал готовить свое выступление на февральском Пленуме ЦК… Он знал, что его поддержат Постышев, Чубарь, возможно, Калинин… Он понимал, что Сталин наверняка поднимет на Пленуме вопрос об аресте Бухарина, а тот был его другом… Он допускал, что если открыто и честно сказать Пленуму всю правду, то далеко не все станут поддерживать Сталина, потому что геноцид, начатый против старой гвардии, принял чудовищные формы. Нам предлагали верить в бред, произносимый на скамье подсудимых теми, кого Ленин вел вместе с собою, поручая ответственнейшие должности в самые крутые месяцы Гражданской войны и интервенции. Но мы помнили состав нашего первого правительства! Мы-то помнили, кто составлял костяк Политбюро в самые грозные пять лет – с октября семнадцатого! А теперь оказывается, что эти люди уже тогда были предателями! Чего ж они тогда не захватили власть?! Их – при Ленине – было подавляющее большинство! А был ли один я такой памятливый?! Да нет! Как минимум, миллион партийцев! И столько же – беспартийных активистов! Это – минимум миниморум! Значит, тогда жили два миллиона людей с кровоточащей памятью – я имею в виду большевиков со стажем. А их семьи?! Понимаете, каким резервом обладали те, кому был дорог Ленин? Понимаете, как шатки тогда были позиции Сталина, несмотря на то что Ежов с его рукавицами душил всех, кто продолжал оставаться личностью, – то есть, зная правду, не отрекся от памяти?! Понимаете, что Серго – с его авторитетом – мог повернуть ход истории, прекратив чудовищный террор?! Понимаете, что он мог потребовать у Пленума выполнения воли Ленина о снятии Сталина с поста генерального секретаря?!

…Вторым человеком, консультировавшим наш фильм «Пароль не нужен», был генерал Штеменко. С громадными усами, удивительно тактичный, с печально-доброжелательной улыбкой, неторопливый в словах, он во время одной из встреч со съемочной группой, всматриваясь в лицо Николая Губенко, игравшего роль Василия Константиновича Блюхера, заметил:

– Я попрошу подобрать все архивы по маршалу… Надо бы вам поискать чего-то еще для этого замечательного образа.

Я сказал тогда, что все архивы уничтожены; пояснил, что находил огрызки документов, просматривая отчеты ветеринарной службы дальневосточной армии, – там чудом сохранились резолюции Блюхера, в которых удивительно прочитывался человек, его моральный стержень, мягкость и непримиримость.

Штеменко усмешливо покачал головой:

– Мы свои архивы не трогали, через три дня вам их покажут.

Однако, когда мы увидались через три дня, он заметил:

– Да, к сожалению, вы правы… Архивов нет, все уничтожено, надо собирать по памяти.

…Иван Степанович Конев, служивший в армии Блюхера командиром бронепоезда, а затем ставший начальником оперативного отдела штаба его фронта, показал мне маленькую фотографию главкома легендарного ОКДВО – Особого Краснознаменного Дальневосточного военного округа – Блюхера, стоявшую у него на столе:

– Я не убирал ее с этого места и после того, как маршал пал жертвой клеветы.

…Маршал Блюхер не пал жертвой клеветы; его надо было убрать, ибо он посмел сказать друзьям, что не судил Тухачевского, хотя его именем был подписан приговор одному из самых блестящих военачальников двадцатого века. «Суда не было, – повторял он, – Тухачевского и Якира просто убили…»

Василий Константинович покончил с собой сразу после ареста, чтобы не оказаться сломанным, чтобы не предать свое прошлое чудовищными показаниями на очередном процессе, эти показания убивали не жизнь, а то дело, которому он служил, – Революцию…

…Петров устало поднял руку, указал пальцем на книжные стеллажи и, прикрыв веки, сказал: