Он увидел

Смотритель засеменил впереди них быстро и споро, овчинная телогрея разлеталась без ветра. Он свернул на аллею, по которой Григорьев и Санька уже много раз проходили, и, дойдя до облупившейся железной оградки с низеньким надгробием внутри, снова ткнул своим покореженным роговым коготком:

— Вот тут, значит.

— Где? — тихо и терпеливо, будто разговаривая с ребенком, спросил Григорьев.

— А вот! — бодро ответил дедок. — Нумер 7129. Она и есть!

Григорьев между тем зашел с другой стороны и, прикрыв глаза, с осторожностью потрогал обломанный завиток. Изумленная Санька переводила глаза то на смотрителя, то на Григорьева, то на низкое надгробие внутри, пока дедок, учуяв неладное, тоже не взглянул на поблеклую золотую надпись:

Валенюк

Сидор Сидорович

1911—1982

Смотритель взмахнул руками и едва не взлетел над кладбищем. А потом, испуганно взглянув на Григорьева, бегом пустился к часовенке и бегом вернулся обратно, взмахивая ветхой Приходной книгой.

— Вот посмотрите, вот посмотрите! — торопился он объяснить Григорьеву. — И аллея та, и нумер тот, а как же такое произошло, да просто быть не может! Это же — старая улица, давнишняя, вы посмотрите — липы тут какие! И могилы рядом, вот взгляните — несегодняшние могилы, это уж точно, тут больше двадцати лет назад хоронили. Один этот Валенюк от восемьдесят второго года затесался, а как — ума не приложу!

Дедок виновато топтался около Григорьева, все старался заглянуть в глаза, все сыпал слова, невольно стараясь заглушить молчание, которое немедленно нависнет, если он перестанет говорить.

— Не может, не может тут никакой ошибки быть, — убежденно повторял смотритель, не веря своим глазам, натыкающимся на Валенюка.

— Не ошибка это, — тускло откликнулся Григорьев. — Ограда та самая, я ограду узнал. Тут завиток надломился, когда я мальчишкой сюда приходил географию отвечать. Я его оторвал совсем и на память взял. Он у меня и сейчас дома.

— Вот видите, вот видите, — радовался смотритель. — Я же вам и говорю, какая же тут ошибка?

— А что же это? — ровным голосом спросил Григорьев.

Дедок осекся, замолчал, съеживаясь и катастрофически уменьшаясь в размерах.

— Да вот это… — выдавил он, — уж я и не знаю что…

— Ну, так я знаю, — все так же ровно проговорил Григорьев. — Махнули могилу налево.

— Что? Что такое? — прянул старичок. — Как так — махнули?

— Вот вы и должны знать, как это делается.

— Да я… Да вы… Да чтобы я!.. — затрясся от негодования смотритель. И вдруг маленькая его фигурка выпрямилась с достоинством:

— Стар я для таких дел, милый ты мой. Старый я и седой, и дети у меня и внуки, и сам я скоро в мать-сыру землю. Да и смолоду я совести не терял и надругательства над памятью не сотворял!

— Ну, может быть, может быть, — безразлично согласился Григорьев.

Старик взглянул на него и усовестился своих громких оправданий: у человека вон что, а он к нему с чем?

— Простите меня, старого, бога ради, — обратился он к ним обоим, — надругательство это вам и горе. Приходите завтра, исправлю я тут все. А ты, сынок, коли есть возможность, новую плиту с надписью закажи или уж что ты там хочешь, а мы из своих фондов оплатим, потому как что же это? Идите, идите, не надо вам пока тут, идите по городу, по солнышку погуляйте, а завтра в любое время пожалуйте…

Григорьев не очень слушал старика, он вообще, обнаружив могилу отца перезаселенной, мало откликался на то, что около него делали и говорили, а в который уже раз подходил к низкому надгробию и перечитывал краткое извещение о том, в каком году родился и в каком скончался Валенюк Сидор Сидорович. Он пытался проникнуть в то, что было перечеркнуто короткой горизонтальной линией между датами, пытался представить жалкую жизнь человека, пожелавшего поселить своего родственника, вероятно — отца, в занятую могилу, потому что наверняка все это не ошибка, а делалось сознательно и расчетливо, ради удобного, близкого и красивого места на кладбище, пытался понять ту мелочную душу вора и сутяжника, ни разу в жизни не озаренную чистой мыслью, и ему неодолимо захотелось увидеть это лицо.

— Ну да, можно через адресный стол, — сказал Григорьев самому себе, когда они вышли с кладбища. — Я хочу его видеть.

Фамилия Валенюк оказалась на весь город единственной. Валенюк Николай Сидорович, одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, тезка и одногодок Григорьева.

По выписанному адресу находился громадный серый, изогнутый гармошкой девятиэтажный дом с десятком подъездов, с бельевыми веревками на балконах, с вытоптанными газонами, с размалеванными под мухомор дощатыми грибками с гроздьями детей. Открыл незваным гостям среднего роста человек, средней упитанности, с розовым девичьим лицом, одетый в серый костюм, который сидел на нем как-то не так, без всякого желания и не навсегда.