Он же капрал Вудсток

Дверь почти тотчас раскрылась, и в столовую вплыла – именно вплыла, а не вошла – стройная белокурая красавица в длинном декольтированном белом батистовом платье. Ей было лет девятнадцать-двадцать, не больше, но держалась она уверенно, гордо, даже надменно, как какая-нибудь Потоцкая или Радзивилл. Она небрежно протянула изящную руку для поцелуя капралу Вудстоку, и тот, застигнутый врасплох, помедлив, не спуская восторженных глаз с девушки, не поцеловал руку, а неуклюже пожал ее.

Панна Зося была, пожалуй, чуть широковата в плечах. Над затененной ложбинкой, убегающей под белый батист, поблескивал католический золотой крестик.

– Добрый вечер, капрал! – с иронической улыбкой певуче произнесла девушка по-английски. – Я рада, что это маленькое ночное пиршество не стало вашими поминками. Кстати, я приготовила вам ужин по английской кулинарной книге – ростбиф и пудинг по-йоркширски!..

– Мисс Зося! У меня нет слов… – промямлил потрясенный капрал.

– Садитесь, садитесь, капрал! – рассыпался майор. – Конечно, мы не можем вам предложить омаров, лангустов и устриц!..

Сели за стол. Майор, с почти отеческим благоволением глядя на растерявшегося англичанина, зажег свечи, выключил половину ламп в люстре над столом. Спохватившись, капрал отодвинул стул, помог панне сесть…

– Выпьем за нашу дружбу, за тесное сотрудничество! – вскоре громко провозглашал тост заметно захмелевший от виски майор. – К дьяволу ваши подозрения, капитан! Я поверил в капрала с той самой минуты, когда он сел в машину… Ведь я старый разведчик! Пан капрал понимает, разумеется, что мы не могли протянуть ему руку без всесторонней проверки. Ротозейство и доверчивость в нашем деле нетерпимы. Пану капралу будет, вероятно, интересно узнать, что до войны, еще при коменданте, то есть при маршале Пилсудском, я сначала долго работал в контрразведке – дефензиве, специализировался на борьбе с коммунистами, а потом меня направили в «двуйку» – нашу разведку. Вот где я научился человековедению! В разведке я нашел самого себя – там нужны люди с интеллектом острым как бритва, с моралью, лежащей по ту сторону добра и зла. Подкуп и шантаж, тайные интриги, ловушки и западни, виртуозная игра на человеческих слабостях и пороках… Вам я могу это сказать: я имел честь работать в Берлине с самим Сосновским. Это был блестящий гроссмейстер разведки, но его погубили самоуверенность, доверчивость и любовь к деньгам. Дела наши шли прекрасно, мы имели доступ в сейфы германского военного министерства на Бендлерштрассе. Но немецкая контрразведка подсунула нам своего агента-провокатора, который выдал себя за французского разведчика. А деньги у нас были на исходе, Варшава, как всегда, скупердяйничала, как старая бандерша, – прошу прощенья, панна Зося, – вот Сосновский и решил продать букет немецких военных секретов французам. Сделка состоялась на Силезском вокзале в Берлине, в зале ожидания первого класса, и обоих сразу же накрыли гестаповцы. Я едва унес ноги. Немцы взяли почти всех наших агентов в Берлине за какие-нибудь десять минут! Какая это была сенсация! Вы, верно, видели фотографии подполковника Сосновского в тогдашних газетах? Хотя вы тогда еще в школу ходили… Высокий, отлично сложенный, рыцарского вида красавец, светский лев, перед которым не могла устоять ни одна женщина, – таким был полковник Сосновский. – Он бросил красноречивый взгляд на Зоею. – Вскружив голову какой-нибудь пруссачке, этот донжуан в сногсшибательной форме польского офицера становился ее любовником, виртуозно развращал ее, искусно растлевал морально, превращал в свое послушное орудие. – Панна Зося насмешливо улыбнулась, глядя на капрала из-под приспущенных ресниц. – Это было золотое время! Кутежи в отеле «Адлон», лучшие рестораны, умопомрачительные женщины! Лучшие дни моей жизни! «Вдова Клико» и русская икра… и вдруг – крах!

– Да вы поэт, сэр! – в восхищении воскликнул капрал.

– Если хотите, я действительно поэт. Только, подобно Андре Жиду, я дал обет молчания на весь период войны…

– Какая ужасная потеря для польской литературы, – мило улыбнулась панна Зося. – Я не согласна с вами, ваше сиятельство. Еще первая мировая война установила парадоксальный прецедент: военная поэзия процветает во время войны, а военная проза – после войны. Впрочем, ваши рассказы о шпионаже слушать интереснее, чем ваши стихи. Продолжайте, граф!

Она подняла фужер с каким-то легким, игристым вином, чуть улыбнулась иронически над хрустальной кромкой дорогого тонконогого бокала. Свет свечей волшебно дробился в хрустале, лучились глаза панны Зоей.

Майор уязвленно умолк на минуту, уставившись широко открытыми глазами на почти неподвижное пламя свечи.

– Мисс Зося назвала майора графом, – проговорил капрал, вытерев губы белоснежной салфеткой.