Она

Этого луча света, очевидно, Она и ждала, к его появлению и приурочила наше прибытие, зная, что все это с неизменной точностью повторяется изо дня в день, в течение тысячелетий: только тогда мы смогли наконец рассмотреть, что перед нами. В одиннадцати-двенадцати футах от конца каменного языка, где мы находились, откуда-то из самой глубины бездны острием вверх поднимался каменный конус, похожий на сахарную голову; его ближайшая часть отстояла от нас на сорок футов. Однако на круглой кольцевидной вершине этого конуса лежала огромная плита, что-то вроде ледникового валуна, — возможно, это и был валун; конец этой плиты находился футах в двенадцати от нас. Гигантский камень балансировал на краю конуса или маленького кратера, как полукрона на краю бокала; в ярком свете луча мы видели, как она покачивается под порывами ветра.

— Быстро! — поторопила Айша. — Кладите доску — мы должны перейти через пропасть, пока свет не погас. У нас очень мало времени.

— Господи! — простонал Джоб. — Неужто она хочет, чтобы мы перешли на ту сторону? — И по моему знаку он подтолкнул ко мне длинную доску.

— Да, Джоб, да! — выкрикнул я с нарочитой бодростью, хотя и мне отнюдь не улыбалась мысль идти по доске через пропасть.

Я передал доску Айше, она быстро перекинула ее от мыска дрожащей каменной шпоры к шатающейся плите. Затем, придавив доску ногой, чтобы ее не унесло ветром, она повернулась ко мне.

— За то время, что я здесь не была, О Холли, — крикнула она, — эта каменная плита на той стороне стала раскачиваться еще сильнее; я не уверена, что она выдержит наш вес. Со мной ничего не может случиться, поэтому я пойду первая. — И не говоря больше ни слова, она легко и уверенно перешла через шаткий мостик.

— Ничего страшного, — крикнула она. — Держите доску, а я отойду на другую сторону плиты, чтобы ваш вес не нарушил равновесие. Иди же, Холли, свет скоро потухнет.

Я поднялся на колени, впервые в жизни мне стало дурно; без всякого стыда признаюсь, что у меня не хватало решимости.

— Неужто ты боишься? — крикнуло это странное существо, пользуясь коротким затишьем. — Она походила на птицу, раскачивающуюся на высокой ветке. — Тогда пропусти вперед Калликрата.

Это положило конец моей нерешимости: лучше свалиться в пропасть и разбиться, чем терпеть насмешки такой женщины; стиснув зубы, я двинулся по узкой, прогибающейся доске над зияющей пустотой. Я всегда плохо переносил высоту, но еще никогда не оказывался в столь ужасном положении. Какое это отвратительное до тошноты ощущение — идти по прогибающейся доске, которая лежит на двух неустойчивых опорах. Голова у меня кружилась, по спине ползали мурашки, я был уверен, что вот-вот упаду: каков же был мой восторг, когда я наконец простерся на каменной плите, которая покачивалась, как лодка на волнах. Помню только, что я коротко, но от всего сердца возблагодарил божий промысел за свое чудесное спасение.

Настала очередь Лео и, хотя вид у него был немного странноватый, он перешел через пропасть с ловкостью канатоходца. Айша протянула ему руку и сказала:

— Молодец, мой возлюбленный; ты смелый человек! В тебе еще жив старый греческий дух!

На той стороне пропасти оставался лишь старый Джоб. Он подполз к доске и завопил:

— Я не могу пройти через эту проклятую пропасть, сэр. Обязательно свалюсь.

— Ты должен перейти, — ответил я неуместно шутливым тоном, — должен перейти, это так же просто, как поймать муху. — Я, вероятно, употребил это выражение, чтобы успокоить свою совесть, на самом же деле я не знаю ничего более трудного, чем поймать муху, особенно в жаркую погоду, кроме разве что поимки москита.

— Не могу, сэр, не могу.

— Пусть он идет, — сказала Айша. — Если он останется, то все равно погибнет. Свет уже гаснет. Сейчас станет темно.

Она была права. Солнце уже опускалось ниже отверстия или расщелины, сквозь которую пробивался его луч.

— Если ты останешься там, Джоб, ты погибнешь, — крикнул я. — Уже темнеет.

— Иди, Джоб, будь мужчиной! — проревел Лео. — Это нетрудно.

Вняв нашим настояниям, несчастный Джоб с ужасающим воплем распластался по доске; не смея идти, стоя во весь рост, он свесил ноги в пустоту и стал подтягиваться все вперед и вперед; впрочем, кто решится осудить его за это?

От резких движений его рук каменная плита — площадь ее опоры была очень невелика — опасно зашаталась, ко всему еще, когда он был уже на полпути, пламенный луч света вдруг погас: впечатление было такое, будто в занавешенной комнате задули светильник; ущелье, где по-прежнему выл ветер, затопила полная тьма.

— Ползи, Джоб, ради Бога, ползи! — крикнул я в смертельном страхе; каменная плита под нами раскачивалась так сильно, что мы с трудом на ней удерживались. Положение было опаснейшее.

— Господи, спаси! — возопил бедный Джоб из темноты. — Ой, доска соскальзывает! — Послышались громкие звуки возни; я подумал, что Джоб сорвался.