Я внутренне содрогнулся. Эта женщина была поистине ужасна. За шторами находился большой, около двенадцати футов на десять, альков, где стояли диван и стол с фруктами и поблескивающий водой. К столу, с дальнего конца, примыкал каменный фонтанчик, также наполненный чистой водой. Уютно мерцали светильники-вазы, воздух и драпировки были напитаны тонким ароматом. Аромат исходил и от пышных волос и белых, облегающих одеяний самой царицы. Я вошел в альков и остановился в нерешительности.
— Садись, — пригласила
Я сел на диван около фонтанчика, она медленно опустилась на другой край дивана.
— Ну, а теперь, Холли, — продолжала она, — поведай мне, откуда ты знаешь арабский язык. Я очень люблю этот язык, ибо он мой родной, по происхождению я аравитянка — «аль-араб аль-ариба». Наш праотец Яруб, сын Кахтана, родился в древнем прекрасном городе Озал, в провинции Йемен «Счастливая». Но ты говоришь с неприятным для меня выговором. В твоей речи нет сладостной музыки, присущей языку племени Хамьяр, который я слышала с детства. Не узнаю я и некоторых слов; такова и речь амахаггеров, которые так осквернили арабский язык, что, обращаясь к ним, я должна говорить как будто на другом языке.[15]
— Я изучал арабский язык в течение многих лет, — ответил я. — На нем и поныне еще говорят в Египте и других странах.
— Стало быть, на нем еще говорят и Египет еще существует? И какой же фараон восседает сейчас на престоле? Потомок Перса Оха,[16] или Ахемениды уже не царствуют, времена Оха безвозвратно канули в забвение?
— Персы покинули Египет две тысячи лет назад, их место заняли Птолемеи, римляне и многие другие; династии расцветали, правили Нильской Землей, а затем, когда наступало урочное время, свершалось их падение, — ответил я, озадаченный. — Знаешь ли ты что-нибудь о персе Артаксерксе?
Она промолчала, только улыбнулась, и меня вновь окатило холодком.
— А Греция? — спросила она. — Существует ли еще Греция? Я так любила греков. Они прекрасны, как день, и умны, но нравы необузданного и ветреного.
— Да, — сказал я, — Греция все еще существует. Но нынешние греки не те, что прежде, а сама Греция — жалкое подобие той, что была некогда.
— Так. А иудеи — они все еще в Иерусалиме? Стоит ли еще храм, возведенный великомудрым царем, и какому богу в нем поклоняются? И явился ли в мир их Мессия, чей приход они предвозвещали так громогласно? Владычествует ли он миром?
— Иудеи рассеялись по всему миру, Иерусалима, такого, каким он был, больше нет. Что до того капища, который построил Ирод…
— Ирод? — повторила она. — Я не слышала этого имени. Но продолжай.
— Римляне предали его огню, и над пожарищем взвились римские орлы. Иудея отныне пустыня.
— Вот как! Они были великим народом, эти римляне, устремлялись прямо к своей цели и добивались ее, как орлы, настигали свою добычу. Они были как сама Судьба и там, где они проходили, воцарялся мир.
— Solitudinem faciunt, pacem apellant,[17] — сказал я.
— Так ты знаешь и латинский? — удивилась она. — Каким странным звоном по прошествии стольких веков отдается он у меня в ушах! Но твой выговор сильно отличается от того, что я слышала? Кто написал это изречение? Я его не знаю, но оно верно и достойно великого народа, каким были римляне. Наконец-то я встретила человека ученого, сохраняющего в своих ладонях влагу знания. И знаешь ли ты и греческий?
— Да, о царица, и немного древнееврейский, но говорю я на этих языках не очень хорошо. Теперь они мертвые языки.
С детской радостью она захлопала в ладоши.
— Я вижу, что и на уродливом дереве могут произрастать плоды мудрости. О Холли! Ты так и не рассказал мне об этих иудеях, которых я ненавидела, ибо они называли меня «язычницей», когда я проповедовала им свою философию. Явился ли их Мессия и правит ли он ныне миром?
— Да, он явился, — почтительно ответил я. — Но явился Он бедный и униженный, и иудеи не признали Его. Они избили Его и распяли, но Его слова и деяния продолжают жить, ибо Он — Сын Божий, воистину он правит полмиром, хотя и не всей землей.