Она

Мы чувствовали себя настолько истощенными, что готовы были лечь и умереть в этом ужасном месте. Я бросился на дно лодки, чтобы уснуть и немного отдохнуть от страшного истощения, горько проклиная свою глупость, которая побудила меня принять участие в этом сумасшедшем деле. Помню, я впал в забытье. Мне грезилось, что наша лодка наполняется водой, что мы умираем и вода смывает наши останки; наступает конец всему. Мне слышалось журчанье воды около нас, и я увидел мертвого араба, который вдруг выпрямил свой скелет и, сверкая на меня пустыми впадинами глаз, скрежеща челюстями, начал проклинать меня, христианскую собаку, за то, что я потревожил последний сон правоверного.

Я открыл глаза, содрогаясь от ужасного сна, и вдруг увидел два глаза, которые смотрели на меня в темноте. Вскочив на ноги, я закричал от ужаса, все мои спутники вскочили разом, перепуганные, сонные.

Затем я почувствовал прикосновение холодной стали к моему горлу. Сзади сверкнули еще два копья.

- Тише! - сказал чей-то голос по-арабски. - Кто вы такие и как пришли сюда? Говори, или умрешь! - снова сталь прикоснулась к моему горлу.

- Мы - путешественники! - отвечал я по-арабски, и, очевидно, был понят, потому что человек, державший меня, повернул голову и, обратившись к какой-то высокой фигуре, стоявшей в стороне, спросил:

- Отец, нужно ли убить их?

- Какой цвет кожи у этих людей? - спросил глубокий голос.

- Белый!

- Не убивай! - был ответ. - «Та, которой все повинуется», прислала мне сказать: придут белые люди, а когда они придут, не убивай их! Веди их в дом «Той, которой все повинуется»!

- Пойдем! - сказал мне человек, вытаскивая меня из лодки.

Та же участь постигла моих спутников.

На берегу стояла толпа из 50 человек. Я заметил, что они были вооружены огромными копьями, очень рослые, крепко сложены и обнажены, если не считать шкуры леопарда, повязанной у пояса.

Лео и Джон очутились возле меня.

- Что случилось? - спросил Лео, протирая глаза.

- О, сэр, с нами случилось нечто странное! - вскричал Джон.

В эту минуту к нам подбежал Магомет, преследуемый человеком с поднятым копьем.

- Аллах! Аллах! - вопил Магомет. - Защитите меня! Защитите!

- Отец, тут есть один черный человек! Что сделать с ним?

- «Она» ничего не сказала. Не убивай его, иди сюда, мой сын!

Человек подошел, высокая фигура склонилась над ним и прошептала что-то.

- Да, да! - ответил тот и страшно захохотал. - Там трое белых людей?

- Да, трое, отец!

- Тогда несите их и захватите с собой все, что нужно!

Едва он успел произнести эти слова, как к нам подошли какие-то люди, держа на своих плечах крытые паланкины. У каждого паланкина было 4 носильщика и двое запасных.

- Хорошо, - сказал Лео, - очень хорошо, что о нас теперь заботятся другие!

Делать было нечего, я влез в носилки и устроился там очень комфортабельно. Вероятно, носилки были сделаны из волокон травы, которая гнулась и вытягивалась при каждом движении тела, поддерживая на должной высоте голову и шею.

Едва я успел усесться на носилки, как носильщики двинулись куда-то ровным и быстрым шагом. Около получаса я лежал спокойно, размышляя о нашем приключении и о том, как изумились бы мои почтенные друзья в Кембридже, если бы я чудесным образом очутился вдруг сидящим за собственным столом среди них! Я лежал и думал, чем все это кончится, пока не заснул.

Думая, что проспал семь или восемь часов, в первый раз отдохнув как следует с той ночи, как затонул наш корабль, я проснулся, когда солнце стояло высоко на небе. Мы мирно двигались вперед, делая 4 мили в час.

Выглянув из-за плотных занавесок, я заметил, что мы миновали пояс болот и теперь шли по зеленеющей местности по направлению к куполообразному холму. Потом я взглянул на своих носильщиков. Это были превосходно сложенные, около 6 ф. ростом люди с желтоватым цветом кожи, в общем, очень похожие на сомалийцев Восточной Африки, за исключением волос, которые вились локонами по их плечам. Черты лица у них были правильные и даже красивые, нос орлиный, зубы белые и прекрасные. Но несмотря на их красоту, я никогда не видел более злых физиономий. Холодная жестокость ярко запечатлелась на них.

Была еще одна странная черта, которую я подметил у дикарей: они, казалось, вовсе не умели улыбаться. Иногда они запевали монотонную песню, остальное время молчали, и ни одного раза улыбка не озарила их мрачных и угрюмых лиц. К какой расе принадлежал этот народ? Они говорили на арабском языке, но вовсе не были арабами. Не могу сказать почему, но вид их внушал мне какое-то болезненное ощущение страха. Вскоре я увидел другие носилки рядом с собой. Там сидел, - занавески были подняты, - старик в белой одежде, сделанной, очевидно, из грубого холста - тот, которого называли «Отцом». На вид он был очень стар, с длинной, снежно-белой бородой, концы которой висели по бокам носилок, с крючковатым носом и парой холодных и острых, как у змеи, глаз. В общем, на лице его отражалась глубокая мудрость и даже юмор.

- Ты проснулся, чужеземец? - сказал он низким и глухим голосом.

- Да, отец мой! - отвечал я любезно.