Анна присоединяется ко мне в баре. Она ищет Венсана, чтобы поздравить его, все идет лучше некуда, но хмурится, когда я объясняю причину его отсутствия. Она ничего не говорит. Сжимает кулаки. Я не делюсь с ней этим соображением, но ее нескрываемая неприязнь к Жози – хоть та и отвечает ей тем же, – как раз и породила конфликт между Жози и Венсаном, и вот что происходит теперь. Я тем не менее обнимаю ее, ведь этот праздник в ее честь, двадцать пять лет назад мы с ней встретились в больничной палате и все это запустили, и я прижимаю ее к себе, пока кто-то из гостей не начинает свистеть, а остальные присоединяют к свисту одобрительные возгласы.
Анна, пользуясь всеобщей эйфорией, говорит, как она взволнована, как горда, и от всего сердца благодарит всех друзей и клиентов
Некоторые авторы уже пьяны. Шампанское превосходное. Решительно, Венсан отлично справился. Интересно, что он делает сейчас. Я позаботилась, чтобы для него отложили птифуров. Время от времени я встречаю Патрика, и мы перебрасываемся какими-то банальными словами, как дальние знакомые, ситуация, надо сказать, весьма забавная – ведь мы оба думаем только об одном, о нашем скором соитии, и в деланом безразличии в таких условиях есть особый смак. До такой степени, что Анна шепчет мне на ухо, имея в виду Патрика, что не понимает, как я до сих пор не упала в объятия этого очаровательного соседа. Я наблюдаю за упомянутым соседом краем глаза.
– Ты не находишь, что он немного пресный, какой-то никакой? – спрашиваю я.
Наконец появляется Венсан, но он один – и белый как простыня. Я, добрая душа, выхожу на набережную и иду ему навстречу.
– Ее нет. Никого нет, – цедит он сквозь зубы. – Она смылась, мать ее!
Я беру его за руку, и мы возвращаемся к сходням.
– Нет, правда? Ты уверен?
– Я ждал целый час. Потом тип этажом ниже сказал, что видел, как она уходила с большой сумкой.
– И все?
– Что? Тебе еще картинку?
Я увлекаю его внутрь, чтобы он смог полюбоваться делом своих рук и порадоваться, что сумел без сучка без задоринки довести операцию до победного конца. Приходит на подмогу Анна и похищает его у меня. Я посвящаю Ришара.
– Куда она, по-твоему, могла отправиться с сумкой и ребенком на руках? – пожимает он плечами. – Далеко вряд ли ушла.
Я того же мнения и особо не беспокоилась бы, если б Венсан хоть немного расслабился и убрал с лица гримасу, которая словно приклеилась к нему намертво, с тех пор как он пришел.
Я прошу Ришара, чтобы он успокоил его, как может, как это под силу, говорят, только отцу, и понимаю по его горестному взгляду, брошенному в сторону Элен, по-прежнему окруженной мужчинами, – на ней красные туфельки на шпильках, – что он чувствует себя как автовладелец, припарковавший свой «астон-мартин» ночью в квартале, где даже велосипед или старенький мотоцикл оставить нельзя.
Все же он кивает.
– Ты хороший отец, – говорю я ему.
Он продолжает задумчиво кивать.
– Ришар, – не выдерживаю я, – если ее могут увести, стоит тебе отвернуться, мой тебе совет, расстанься с ней как можно скорее. А то нахлебаешься.
Он из той новой породы мужчин, с которыми мы жили и не живем больше и которые, против всяких ожиданий, остаются привлекательными – в определенном свете и в умеренных дозах.
Торт большой, как стол для пинг-понга, плотный, как кирпич, целиком покрыт белым с голубыми разводами кремом и увенчан вензелем, похоже, из пралине, с надписью «25 лет
– Все хорошо? – спрашиваю я. – Вы не скучаете?
Он, похоже, встретил каких-то знакомых и приглашает меня выпить в их компании. Я издалека вижу, о ком идет речь, – это кошмарная француженка, что держит галерею в Сохо, – и спешу улизнуть под предлогом, что мне надо уладить срочное дело с Венсаном по поводу машины. В первый момент он выглядит обиженным, но быстро овладевает собой. В утешение я тайком касаюсь его руки.