Она была такая хорошая

Конечно, им и в голову не приходит сравнивать увлечение барабаном и выбор мужа, с которым делишь всю жизнь, но от этого их позиция не меняется: если она хочет играть на барабане, а не заниматься фортепиано (которое, напомнили они, Люси забросила в десять лет, тоже ни с кем не советуясь) или там аккордеоном (компромиссное предложение папы Уилла), пусть поступает по-своему, они ей мешать не станут… У них дома не диктатура. У них демократия: каждый имеет свое мнение, и его только уважают за это. „Я могу быть не согласен с вами, — говорил папа Уилл из-за двери, — но всегда и везде я буду бороться насмерть за ваше право иметь собственное мнение“. Так, может быть, она все-таки передумает и не станет торопиться в колледж, где сейчас никого нет? Почему бы ей не остаться и не переговорить обо всем? А кроме того, бабушка чего только не наготовила для нее, целую неделю трудилась. „Не для меня, а для праздника“, — отозвалась Люси. „Ну ладно, голубушка, какая ж тут разница, если подумать. Ведь ты впервые приехала из колледжа надолго, и мы все понимаем… Люси? Ты слушаешь меня?“

И чего вдруг отец повел себя так, словно для него все это — неописуемая трагедия? Она как-то не привыкла, чтобы он близко, чуть ли не до слез, принимал к сердцу ее жертвы, обиды и страдания? Она терпеть по может притворства. И потом, кто говорит о том, что Люси бросит колледж? Он бегал по дому и вопил: „Я так хотел, чтобы она училась!“ Откуда он взял, что она не хочет? Люси всего-то и сказала, что собирается замуж за Роя… А может быть, они сами догадались об истинной причине? Вдруг они поверили ей, лишь бы не слышать унизительной правды? Люси схватила учебник французского и швырнула через всю комнату. „Ничего не знают, — выкрикнула она, — а еще лезут со своими разрешениями!“

Если бы только они сказали: „Нет. Нет, Люси, не смей этого делать. Все. Мы запрещаем тебе. Кончено“. Но, как видно, ни у кого из них не хватало ни твердости, пи упорства, чтобы противодействовать ей. Она давно восстала против них, эта борьба длилась всю ее юность, и она победила. Теперь с этим покончено. Она может делать все, что только захочет, — даже выйти замуж за человека, которого в душе презирает.

Когда в понедельник вечером Рой вернулся в Форт Кин и зажег свет у себя в комнате, первым делом он увидел Люси, сидевшую у окна.

— Ты что это здесь делаешь? — вскрикнул он, роняя чемодан. — И занавески не задернуты!

— Что ж, задёрни их, Рой.

Он мигом опустил занавески.

— Как ты сюда попала?

— Как обычно, Рой. На всех четырех через подоконник.

— А она дома?

— Кто?

— Хозяйка! — прошептал он и тут же выскользнул в холл.

Она слышала, как он насвистывает, поднимаясь в ванную: „Твой, вздох как песня, а голос — скрипка, и это волшебство…“ Потом в туалете наверху зашумела вода, и Рой снова проскользнул в комнату.

— Ее нет, — сообщил он, прикрывая дверь. — Но, пожалуй, все же лучше выключить свет.

— Чтобы не смотреть мне в глаза?

— Чтобы она нас не накрыла, когда вернется. Она вот-вот придет. Так что стряслось?

Она поднялась со стула и обхватила руками живот.

— Угадай!

— Тсс-с-с…

— Ее же нет.

— Но она сейчас придет. Мы всегда выключали свет, Люси.

— Я хочу говорить с тобой и смотреть тебе в глаза. Не по телефону, Рой, когда ты можешь…

— Ладно… Но ты уж извини, а свет все-таки придется выключить. Так что давай-ка.

— Но мы поженимся или нет? Скажи, я ведь должна знать, что делать дальше, к кому идти и что вообще…

— Ну ладно, в конце-то концов ты, может, разрешишь мне хотя бы снять пиджак?

— Рой, да или нет?

— Слушай, ну как я могу сказать „да“ или „нет“, когда тут так просто не ответишь.

— Нет, на такие вопросы именно так и отвечают.

— Может, поговорим поспокойнее? Я ведь два часа просидел за рулем.

Когда он стал вешать пиджак в шкаф, она подошла сзади и дотянулась на цыпочках до его уха, которое было почти на фут выше ее:

— Да или нет, Рой?

Он отшатнулся.

— Во-первых, сейчас я выключу свет. Осторожность не помешает. Когда я снимал эту комнату, то уговаривался не приводить сюда девушек.

— Ну, меня-то ты водил. И не раз.

— Она ведь не знает. Ох, черт побери. Ладно, тушим, — и не слушая больше возражений, он выключил свет.

— Наконец-то ты не видишь меня, Рой. Теперь расскажи, как ты провел праздники, пока я сидела здесь в пустом общежитии одна-одинешенька целых два дня?

— Во-первых, я не просил тебя возвращаться в общежитие, когда там никого нет. А во-вторых, я все же присяду, если не возражаешь. Да почему бы и тебе не сесть?

— Ничего, я постою.

— В темноте?

— Да.

— Тсс…

— Ну, я слушаю, — сказала она.

— Дай мне сесть как следует… Ну вот, порядок.

— Так что?

— Мне удалось их уговорить, но не совсем.

— Дальше.

— Да ты сядешь в конце концов или нет?

— Не все ли равно? Ты ведь меня так и так не видишь.

— Очень даже вижу, как ты висишь надо мной. Ну сядь же. Пожалуйста.