Она была такая хорошая

Майкл Финнеган носил усы — усы и бакенбарды,
Он их отращивал всю жизнь, ни много и ни мало,
Поднялся ветер как-то раз и сдул усы у франта,
Ах, бедный Майкл Финнеган — все начинай сначала!

И потом все снова, а Люси молча смотрела на них. Вот эти самые песенки, говорила бабушка Майра, обычно любила петь мама Эдварда, когда еще была маленькой — не старше его. Люси видела, что сын не может себе этого представить. Мама была маленькой? Эдди не мог поверить в это, так же как и она сама.

Затем следовала знаменитая история о том, как Люси «плыгала» с подоконника в столовой, чего она тоже не помнила. Когда папа Уилл впервые предложил Эдди заняться этим, бабушка Майра скрылась в ванной и не выходила, пока они не уехали.

С тех пор как исчез ее муж, Майра стала выглядеть на свои годы, а то и постарше. Иногда ей можно было даже дать не сорок с небольшим, а все шестьдесят. К уголкам рта сбегали глубокие складки, под глазами проступали синяки, а красивая шея казалась морщинистой и дряблой. И вся она заметно сдала, огрубела, потускнела, хотя это и не затрагивало ее хрупкого очарования. Те, кто ее хорошо знал, конечно, понимали, что внешняя мягкость и деликатность не случайны, а отражают ее подлинную натуру. Шли годы, она старела, и теперь даже ее дочь вряд ли помнила, что в замужестве Майра Нельсон страдала в основном из-за того, что всегда была папенькиной дочкой. Сидя в гостиной и молча наблюдая — чего она не могла себе позволить раньше, когда вокруг бушевали битвы и сама она бушевала, — Люси постепенно начинала понимать, что у ее стареющей матери есть характер. Нет, он не укладывался целиком в привычные словечки — «слабая», «беспомощная»… До Люси начало доходить: не потому мать казалась такой податливой, а рот ее таким добрым и глаза такими всепрощающими, что она от роду была красивой и безответной.

Шло время, и по воскресеньям в гостиной у Кэрролов стали появляться мужчины. Они приходили на обед и оставались до конца дня. Поначалу к ним захаживал юный Хэнк Уирджес, которого и мужчиной-то можно было назвать лишь с натяжкой. Этот темноволосый, симпатичный мальчик учился на отделении журналистики в Северо-западном колледже, где встречался с одной знакомой Элли Сауэрби по студенческому обществу. Хэнк приехал в Уиннисоу стажироваться репортером в «Лидере» и поэтому довольно часто наведывался к Кэрролам — его бабушка и Берта дружили в детстве.

Раз в неделю Хэнк приглашал Майру в кино (каждый платил за себя), а по воскресеньям приходил к обеду. Им нравилось окружать его заботой, чтобы далеко от родных он чувствовал себя как дома, но, конечно же, никто не удивился, когда год спустя походы в кино стали менее частыми. В конце концов Хэнк спросил, нельзя ли ему привести в следующее воскресенье к обеду Кэрол-Джин — девушку, с которой, как выяснилось, он встречался на стороне.

Ну что ж, очень хорошо, что Хэнк закрутил с этой Кэрол-Джин, сказал Уиллард, а не то ему уже начало казаться, что молодой человек без памяти влюблен в Майру.

Правда, он никогда не называл Майру иначе, как миссис Нельсон, но всегда смотрел на нее с благоговением, как на богиню. Хэнк дважды пришел со своей барышней, а потом у Майры начались страшные мигрени, и молодой Уирджес незаметно исчез из их жизни. Но, по крайней мере, он помог Майре вернуться к нормальной жизни в тот год, когда Уайти «собрал вещички, смылся и окончательно показал свою сущность», как выразился папа Уилл. Одно время Майра никак не могла заставить себя выйти на Бродвей; если бы не подвернулся Хэнк со своей ностальгией, она бы только и знала, что давала уроки музыки днем, а вечером удалялась бы в свою спальню и оплакивала годы, выброшенные на человека, который, «как выяснилось, был совсем не тем, за кого его принимали».