Она моя

Замахиваюсь еще раз. В этот раз хочется размазать его гнев. Вытрясти все. Пусть взорвется и меня разнесет. Плевать уже.

Однако едва кожа оживает жжением, Таир с грубыми матами ловит мою кисть. Переплетая наши пальцы, так крепко сжимает, что в какой-то момент кажется, переломит мне все косточки. Со стоном пытаюсь выдернуть, но он не отпускает, а зачем-то прижимает к своей опаленной ударами щеке.

— Пусти… Не хочу я к тебе прикасаться… — и так всем тело его ощущаю. Не только внешне, внутри все горит и одуряюще пульсирует, как ни отторгаю я эти ощущения. — Пусти, сказала! Ты мне противен! Ненавижу тебя!

— Закрой рот, Катенька, — цедит Тарский с приглушенным скрежетом, как будто сквозь зубы.

— И не подумаю, — выдергиваю, наконец, руку. В процессе едва ли не покалечиться приходится, пока он ее отпускает. — Не замолчу!

— Катерина! — в этот раз одергивает свирепым ревом. Припечатывая к дереву, разъяренно лупит ладонями ствол по бокам от моего лица.

Чувствую, как на подъеме вибрирует и гремит его грудь. И сама, словно в предсмертной агонии, трястись начинаю. Однако и это меня не останавливает. Напротив, придает какого-то отчаяния. Вижу, что Таир на грани взрыва, и подношу к искрящему фитилю спичку.

— Тебе было хорошо? Тебе понравилось? — в глаза смотрю, но по голосу понятно, какую боль мне самой причиняют эти вопросы. Вырываю из груди с мясом и кровью. — Скажи…

— Катя, блядь… Не спрашивай, — рявкает охрипшим от переполняющих эмоций голосом.

— Скажи!

Вместо этого замолкает. Тяжело дыша, выдерживает затяжную паузу. А я ведь уже знаю, что ничего хорошего после этого не последует.

— Ты сама все видела, — очень спокойно, без особых эмоций, однако все еще сипловато выдает он.

Конечно, видела… Но это не тот ответ, на который я рассчитывала. Надеялась, что Таир как-то обесценит произошедшее и свое более чем очевидное удовольствие.

Несвойственно долго молчу. И Тарскому едва ли не впервые приходится забивать образовавшуюся между нами пропасть. Хотя нет, конечно, это мне только кажется, что он что-то там забивает. На самом деле он целенаправленно меня добивает:

— Только ты, мать твою, Катенька, способна бежать среди ночи в лес. Только ты, блядь, способна вести переговоры с наступающей волчьей стаей. Только ты, сука, способна нападать, наперед зная, что не выдержишь сдачу. Только ты, черт тебя подери, способна задавать глупые и абсолютно неуместные вопросы, а после обижаться на правду.

Я продолжаю молчать. У меня не осталось слов. Прикрывая глаза, просто жду, когда Таир отойдет. И он отходит. Наклоняясь, подбирает с земли пистолет и, не оглядываясь, шагает обратно в сторону дороги. Я покорно плетусь следом, ощущая себя еще более несчастной и разрушенной, чем до этого марш-броска. Кроме того, сейчас я чувствую себя еще и очень глупой.

Как бы горько ни было это признавать, Тарский прав. По всем пунктам.

Час спустя стою в душе и рыдаю навзрыд под оглушающий шум воды. Горько оплакиваю свое разбитое сердце. Сегодня на меня всей своей громадной массой обрушилось ужасающее прозрение: Гордей никогда меня не полюбит. Он считает меня глупой и проблемной. А удовольствие ему способна доставить любая. У меня нет никаких преимуществ и отличительных достоинств. Впервые понимаю, что я, Екатерина Волкова — избалованная и оборзевшая идиотка, возомнившая однажды, что весь мир у ее ног. Оказывается, что вовсе не весь. Центр вселенной, вокруг которого мне хочется вращаться, готов сжечь меня и растоптать.

Глава 14

Таир

Неторопливо приближаюсь к уличному загону с лошадьми. Территория расчищена. Если не считать нескольких сотрудников ипподрома, посторонних нет. Похоже, я все же дошел до той степени ответственности, когда Катерина либо под моим личным контролем, либо ото всех изолирована. Никому не доверяю полностью.

Выхватываю взглядом знакомую девичью фигурку. Впиваюсь в счастливое лицо. Выделяю среди прочих звуков один-единственный — ее радостный смех.

Холодный ветер в грудь ударяет. Но сердце изнутри горячит настолько, что кожа пылает.

— У тебя хорошо получается, — Федор, как всегда, щедр на похвалу.

Наверное, поэтому он Кате и нравится. С ним она смеется и много болтает. Раньше так вела себя и со мной.

Снова что-то за грудиной скручивает. Воспаляется и капает жгучим воском.

— Хорошо? Да я прирожденная наездница, Феденька!

— Амазонка, — поддерживает беззаботное веселье брат. — Молодец, Катрин!

— Ты тоже ничего! Ой, рыцарь, не свались только… — коротко взвизгнув, хохочет. — Не свались же!

Звонкий смех резко обрывается. Вот он, отрезвляющий момент — Катя замечает меня. Отрывисто вздыхает. Даже морщится, словно не в силах без этого справиться с огорчением. Прежде чем густые ресницы с трепетом ложатся на раскрасневшиеся щеки, в глазах все искорки гаснут.

Больше на меня не смотрит.

Вдыхаю глубже и напоминаю себе, что это никак на мой внутренний баланс не влияет.

— Пора домой.

Катя не спорит. С помощью тренера молча соскальзывает с лошади на землю и идет ко мне. Я так же молча прослеживаю этот путь.

Разлетающиеся на ветру волосы. Плавное покачивание бедер.