Она моя

Тело, будто утратив гибкость и эластичность, сжимается изнутри. Фокусируясь на переживаемой боли, выдает мелкую монотонную дрожь.

— Дыши, Катенька, дыши.

Услышав любимый голос, концентрируюсь на нем. И как по волшебству напряжение и боль начинают потихоньку спадать. Перехватывают главенство совсем иные ощущения.

Тарский ворвался в мое тело. Забрал мою невинность. Он внутри меня. Вытесняя силу и дух, заполняет собой до краев.

Сердце останавливается… Кажется, все… Дошло до желанного финиша. Вот оно — всепоглощающее счастье. Больше ничего не нужно.

— Еще болит?

Мотаю головой до того, как удается сфокусировать на его лице взгляд. А когда зрительный контакт, наконец, случается, то, что я вижу в его глазах, окончательно сметает все, что было до этой минуты.

— Гордей… Я…

— Дыши глубже и медленнее, — подсказывая, гладит мое лицо ладонями.

Я плачу? Почему? Мне уже даже не больно. Точно не настолько, чтобы плакать. Это все волнение, выскользнувшая из забитых уголков тоска и всепоглощающая любовь.

— Я уже… Дышу…

— Еще медленнее.

— Угу… Хорошо-хорошо… Ты… Только не уходи, — одна лишь мысль, что он покинет мое тело, вызывает панику.

Не хочу его отпускать. Не отпущу. Не отдам. Никогда. Мой.

— Куда я от тебя денусь, Катенька…

Скользнув рукой мне под шею, Гордей сковывает со всех сторон настолько, что пошевелиться трудно, но эта теснота приятная. И там, внутри меня, он словно становится еще больше и горячее. Расширяю глаза, улавливая пульсацию. Крупно вздрагиваю от незнакомых ощущений.

— Мать твою, Катенька… — натужно выдыхает. — Расслабься, царевна, расслабься, — сейчас будто действительно просит. — Нам обоим будет легче.

Осознаю, что и Тарскому трудно. Мощные мышцы то и дело сокращаются и перекатываются. По тугой коже туда-сюда бродит дрожь. Дыхание становится прерывистым и учащенным. Инстинктивно чувствую его голод и нетерпение. Впитываю и откликаюсь. Желаю насытить. Доставить отличительное удовольствие. Только не знаю, как… Стараюсь, как просит, расслабиться. И когда это получается, плавлюсь под ним. Обволакиваю теплом и нежностью. Улавливая реакции на свою ласку, захлебываюсь восторгом. Только глажу руками, а Гордей покрывается мурашками и задерживает дыхание.

— Поцелуй меня…

Вздыхает и целует. Мягко двигая губами, скользит в мой рот языком. И я вздрагиваю, словно подключенная к высокочастотной импульсной передаче напряжения. Слишком много ощущений для одного человека. Не представляю, как их пережить, но отдаю все, что могу. Все, что у меня есть. Не хочу существовать без него. Жажду, чтобы эта близость спаяла нас навечно.

— Боже… Боже… Мамочки… Боже… Боже… — тараторю, когда Гордей начинает двигаться.

Сотни раз представляла этот процесс, но, как оказалось, не приблизилась в своих фантазиях и близко к реальности. Это что-то невообразимое! Движение моего мужчины, толчки его члена, тягучие и вместе с тем как будто ступенчатые вибрации… Мои ощущения и эмоции — это самое ошеломляющее, что со мной когда-либо происходило.

Господи-боже-мой, Гордей Тарский меня любит… Он меня трахает…

В этом нет ничего порочного и грязного. Этот глагол просто идеально отражает суть происходящего.

Слишком часто вздыхаю. Слишком часто стону. Слишком много охаю.

Мне от Гордея так жарко и мокро… Между нашими телами то и дело рождаются влажные всплески. Между ног вовсю хлюпает. Воздух наполняется возбуждающим запахом страсти и моими бесконечными стонами. Искрю, клацаю зубами, мычу и покрикиваю. Мне очень хорошо. Очень-очень… Говорю об этом вслух. Потому что даже боль, что Гордей вгоняет в мое тело на каждом толчке, приятная. Тягучая и трескучая. Гудящая и вибрирующая. Горячая и дурманящая.

Это еще не закончилось, а я уже хочу еще. И еще. Больше Тарского. Еще больше. Навсегда.

Сжимаю ногами насколько могу крепко. Не хочу никогда отпускать. Мой.

Но вот внизу живота зарождается непереносимо-острый спазм. Тянет томительно. Скручивает мучительно и сладко. Все мое существо концентрируется на этом. Там и сердцебиение, и пульс, вся жизнь и энергия скапливаются. Миг, и между нашими мокрыми телами будто высоковольтный провод бросают. Вздрогнув, с гортанным и рваным стоном выгибаюсь дугой. Замираю без дыхания, пока взорвавшееся внутри меня напряжение не растекается по всему телу искрящими волнами удовольствия.

— Красивая девочка… Красивая Катенька… Красивая… — Тарский сжимает со всех сторон.

Кажется, будто ловит, спасая от падения. Замедляясь, плавно качает.

— Еще хочу… — требую, как только голос возвращается. — Еще…

— Ну, ты, Катя-Катенька… — у него то ли сил нет, то ли слов. — Смертоносный дьяволенок.

— Продолжай же… Не останавливайся…

— Продолжаю, Катенька…