Она моя

Отпираться бессмысленно. Он поймал меня на горячем.

Сглотнув, нападаю в ответ:

— А что мне еще остается?

Голос звучит достаточно громко, но я при этом неосознанно пячусь. Таир надвигается следом. Не прикасается, однако я и без того съеживаюсь.

— Ты должна это прекратить, — жестко произносит он. Кажется, что этот тон колючим полотном на спину ложится. Задерживаясь на коже, заставляет вздрогнуть. — Не пытайся мне противостоять, Катя. Не стоит тебе со мной воевать.

— Ты мне угрожаешь? — уточняю, хоть и так все понятно.

Меня ведь и без какого-либо физического воздействия вот-вот в клочья разорвет. Те самые чувства, что Тарский во мне поселил и всполошил. Как ни злюсь, как ни настраиваюсь, подавить их не получается! Кажется, что избавиться от этой любви можно, лишь вырвав из груди сердце. Оно в последние дни стало неестественно тяжелым и объемным. То и дело барахлит. Замирает от каждого его взгляда и безумно колотится от каждого слова.

— Остерегаю.

— По-моему, сейчас это одно и то же, — выдыхаю прерывистым шепотом. — Я долго верила, что ты обо мне заботишься… Сейчас мне просто смешно! Господи, я такая дурочка! — впору заплакать от разъедающей душу горечи. — Я ведь считала тебя близким человеком. Доверяла тебе.

Скулы и подбородок Гордея приобретают острые черты. В глазах появляется тот самый блеск, из-за которого у меня все слова стопорятся в горле вместе с дыханием.

— Ты и сейчас должна мне доверять. Остальное, — выдерживает ощутимую паузу, — не додумывай.

— Как я могу доверять, если ты удерживаешь меня против моей воли?! И не говоришь, что мы тут делаем. Мы находимся в Европе уже три месяца!

— И задержимся еще дольше, если ты будешь тянуть время, нянчась со своими обидами.

— Обидами? Так ты это называешь? У тебя вообще души нет? Ты только физически существуешь? Делаешь только то, что нужно, и ничего не чувствуешь? Ну, прости, я так не умею!

— Мне нужно, чтобы ты, как раньше, выходила со мной в люди, — сухо реагирует Тарский на мою срывающуюся речь.

Попросту непрошибаемый!

Но я ведь знаю, что так не всегда… Уже получалось пошатнуть его казалось бы непоколебимую стойкость.

Эти мысли придают сил и веры в себя.

— Окей! Куда? И зачем? — меняю тон с потерянного на ироничный.

— Затем, что так нужно.

— Если ты не дашь мне хоть какую-то информацию…

— Ты тут не командуешь, — напоминает то, что я уже не раз слышала. И вроде не повышает голос, не примешивает мат, а пробирает этот его тон яростью и беспощадностью сильнее любого крика.

— Да пожалуйста… — фыркаю, хотя охота спрятаться и зажмуриться. — Не командую! Не командую, значит, и содействовать не обязана.

Моя ошибка в том, что позволяя эмоциям поглотить себя, я теряю элементарную осторожность. Забываю, что Гордей все еще рядом. Не замечаю, как приближается и хватает за руку. В следующую секунду машинально перебираю ногами, чтобы повторить заданную траекторию.

Тарский вытаскивает меня в гостиную.

Элизы нет. Мы одни.

Не в первый раз, но отчего-то именно сейчас начинаю волноваться еще сильнее. Подтащив к барной стойке, Таир подхватывает меня и усаживает на высокий стул. Пока я, учащенно дыша, заторможенно осмысливаю происходящее, толкает вместе с предметом мебели к стене и втискивается между моих бедер.

Что ему надо? Это какое-то место пыток?

— Не воюй со мной, Катя, — повторяет то, что уже было сказано, совсем другим тоном. — Сломаю при первой же атаке, — смотрит и до костей пронизывает ледяным холодом. А потом… Не знаю, намеренно ли, или у него самого непредвиденно что-то внутри меняется, на контрасте прожигает огненными стрелами. Не справляясь, опускаю глаза настолько, что ощущаю, как ресницы щекочут щеки. Глубоко вдыхаю, пока он молчит. И судорожно выдыхаю, когда, приблизив лицо, продолжает говорить. — Думаешь, я не хотел бы, чтобы все было иначе? — этот вопрос выговаривает приглушенным и каким-то незнакомым интимным тоном. — Думаешь, я тебя не хочу? — еще тише и гуще.

И этот вопрос, как самое неподвластное обстоятельствам признание, прижигает все органы восприятия. Разбавляет своей ядовитой горячностью кровь. Прошивает каким-то убийственным стимулятором сердце. Распаляет внутри меня сумасшедшее волнение.

По спине толпами сходят мурашки.

Рваное дыхание ударяется Тарскому в подбородок и, отбиваясь, возвращается на мои губы. Внутри становится очень жарко. Настолько, что эта температура вызывает боль в висках и головокружение. О том, как горят щеки, молчу… Не знаю, как реагировать. И не должна! Стоит сделать вид, что я не понимаю, о чем он говорит. Стоит… Но я не могу! Поднимая веки, в очередной раз разбиваюсь под напором эмоций, которые он умышленно или бесконтрольно выпускает.

Неужели я все же что-то значу для него?

Сколько еще раз я буду задавать себе этот вопрос и снова обжигаться?

Снова надежды. Снова сомнения. Снова глупые мечты.

— Думаю… — сиплю едва-едва слышно. Запинаясь, прочищаю горло. — Думаю, это ничего для нас не меняет.