Она моя

— Ну, не пол же ребенка. Это спрогнозировать невозможно.

— Ты права. Невозможно, — соглашается Таир спокойно. — В этом деле работает другое.

— Что же?

— Чутье.

— Мм-м… — тяну неопределенно. Но мысль об этом тотчас захватывает мой мозг. Сердцебиение учащается, и дыхание становится отрывистым. — Правда так чувствуешь? — улыбаюсь во весь рот.

У нас будет сын? Сын… На кого он будет похож? Боже, сын…

— Правда.

В груди что-то лопается и разлетается бабочками. Я смеюсь, но все же замечаю:

— Что ж… Через семь месяцев проверим вашу чуйку, Гордей Мирославович.

Чувствую себя так воодушевленно и легко, будто тело теряет физическую тяжесть. И мне очень хочется, чтобы эта легкость если не осталась во мне навсегда, то по крайней мере задержалась подольше. Да, я понимаю, что наша совместная жизнь никогда не будет безоблачной и простой, но надеюсь, что передышки будут такими же счастливыми островками, как этот.

Судно, на котором нам с Тарским предстоит провести не меньше двух недель, оказывается огромным контейнеровозом. Я не расспрашиваю, почему он выбрал такой путь. Понимаю, что Гордей всегда все просчитывает заранее. Значит, несмотря на новые документы, есть необходимость в том, чтобы попасть в Польшу именно через море. Догадываюсь, что мы должны сойти на берег незаметно. Оспаривать цели и эффективность их достижения больше не испытываю потребности. Просто доверяю. После всего, что было, доверяю безгранично.

Саульский провожает нас на борт, перебрасывается с капитаном парой непримечательных фраз, желает нам приятного пути и сходит обратно на берег. А мы с Тарским еще долго стоим на палубе. Смотрим на отдаляющийся причал, пока в сгущающейся темноте не гаснут последние огоньки.

Гордей был против того, чтобы я прощалась с отцом. Однако я понимала, что если не сделаю этого, буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Ведь, скорее всего, больше никогда не увижу родину. Только вот папа со мной так и не заговорил. Просидел отведенное время молча. Лишь смотрел с укором, пока я пыталась объясниться. В глубине души осознаю, что ничего плохого не сделала. Его арест — результат его собственных решений и поступков. Помочь ему я не в силах. И все же тяжело мне далось это прощание. До последнего надеялась, что отец хоть как-нибудь отреагирует на мой отъезд. Зря. Ушла со слезами на глазах.

Если бы не Гордей, расклеилась бы совсем. Он, как обычно, поддержал и нашел нужные слова. Сейчас понимаю, несмотря на свою немногословность, Тарский всегда чувствует, что именно необходимо сделать и сказать. Чего только стоит та фраза, которую он для меня, наконец, повторил после свадьбы…

Кеды то вшыстко ше сконьчи, купимы дом над можем, вэжьмемы пса и роджимы джечи[12].

Никогда не забуду этих слов. Важно то, что он обещал мне это, хоть я и не понимала, еще в начале наших отношений, когда ситуация была неустойчивой и страшной. Теперь я знаю, что бы ни происходило, все именно так и будет.

— Проголодалась? — спрашивает Тарский, когда спускаемся вниз.

— Немного.

— Давай отведу тебя и возьму ужин в каюту.

И я ему за это благодарна. Слишком много впечатлений получила, буду знакомиться с командой завтра. А сегодня хочется поскорее спрятаться ото всех и очутиться в крепких объятиях мужа. Он исполняет мое желание, как только заканчиваем с ужином и принимаем душ. Каюта совсем крохотная, но как же, оказывается, здорово лежать в темноте на узкой койке, прижиматься к любимому, чувствовать мягкие раскачивания моря, тихо разговаривать и ловить в иллюминаторе лунные блики.

— Люблю тебя, — шепчу какое-то время спустя, ощущая, как меня настойчиво утягивает в царство Морфея.

— Люблю тебя, — раздается в тишине сипловатый ответ Тарского.

Это лучшее, что можно услышать перед сном. Никакое «спокойной ночи» не сравнится. Что бы ни происходило за день, именно так он должен заканчиваться. Перед тем как отключиться, обещаю себе, что сберегу эту традицию на долгие-долгие годы.

Глава 45

Катерина

Гданьск, Польша,

две недели спустя

Едва только вдалеке, за бурными темными водами Балтийского моря, появляется призрачный берег, подскакиваю на месте и с восторгом хлопаю в ладоши. Теплые варежки скрадывают звук, но ничто не может заглушить мой счастливый визг.

— Тихо ты, — смеется Тарский. Он, вероятно, не меньше меня устал от этого путешествия, хоть и утверждает, что его все устраивает. — Горло простудишь.

— Если я не буду кричать, расплачусь, — предупреждаю. И тут же уточняю: — От радости, конечно.

— Так, значит, тебе понравился наш медовый месяц, Катенька?

— А это был медовый месяц?

Понимаю, что специально дразнит меня, но все равно ведусь на эту уловку.

— Чем не круизный лайнер? — продолжает иронизировать Тарский.

Оглядываясь на пятиярусное нагромождение разноцветных контейнеров, скептически смеюсь.

— Я должна верить, что ты выбрал море из романтических побуждений?

— Должна.

— Ах… Тогда я сделаю вид, что верю!

— Сделаешь вид? — прищуривается Тарский. — Я две недели тебя ублажал.

— О, да!