Кажется, его мать была права. Я на самом деле просто бесчувственный инкубатор.
Агрессивный всплеск руками в пустоту и слезы. Снова чертовы слезы.
Подтягиваю колени к груди и прилипаю взглядом к противоположной стенке.
За дверью бренчат ключи. Я слышу этот звук слишком остро, морщусь и закрываю глаза.
Дверь открывается. Андрей переступает порог, видимо, не сразу меня замечает. Наверное, что-то забыл. Вот и вернулся.
– Еся?!
Его голос сквозит тревогой. Нет там больше безразличия.
– Что с тобой? Ты меня слышишь вообще?
Он опускается рядом, крепко стискивает мои ладони. Я лишь киваю. Часто-часто. И смотрю в его глаза. Боюсь отвести взгляд, потому что мне кажется, что если я это сделаю, то он исчезнет.
– Вставай.
Его грозный голос прорывается через мое ватное сознание. А потом и прикосновения. Большие ладони. Он прижимает меня к себе, как куклу.
– Не уходи, – бормочу. – Я сделаю все, что ты скажешь, как ты хочешь, только не уходи.
Панкратов матерится, поднимает меня с пола. Кажется, задевает вазу на тумбе, и та падает на пол. Разбивается.
Открываю глаза. В комнате светло. Поворачиваю голову, понимая, что подушка рядом пуста. Андрея нет. На минуту кажется, что его вчерашнее возвращение мне просто приснилось. Но, когда в глубине квартиры слышатся голоса, я отметаю мысли о галлюцинациях.
Память постепенно восстанавливается, начиная подкидывать отрывки прошедшей ночи.
Андрей правда вернулся. Он и перенес меня на кровать.
Я помню его слова на кухне.
– Если ты действительно хочешь избавиться, то можешь это сделать. Клинику я тебе найду.
Они меня всколыхнули. Стало страшно. Впервые стало страшно не от того, как я буду жить дальше, если рожу, нет. Совсем наоборот. Я помню его взгляд без эмоций. Только пальцы сильнее сжали ручку чашки. Костяшки побелели, а на тыльной стороне ладони проступили вены.
Я испугалась того, что действительно это сделаю и никогда, никогда-никогда не увижу своего ребенка.
Но разве человек, которому не нужны дети, будет так остро реагировать на подобное согласие? Разве будет шокирован подобным одобрением? Вряд ли. Нет.
Я так много плакала этой ночью. Твердила, что не права. Повторяла и повторяла. Обзывала себя дурой, чувствуя, как его руки крепко сжимают мое тело.
Было страшно, так страшно все разрушить. Боль скручивала внутренности. Я твердила о том, что ни за что от него не избавлюсь, и снова рыдала.
От одной мысли, что мой ребенок когда-нибудь узнает, что я хотела сотворить, становилось мерзко. Меня подбрасывало высоко вверх, а после так же мгновенно швыряло на землю.
Я слышала его голос. Андрей говорил, что просто психанул. Что эта ситуация выпотрошила остатки самоконтроля. Подчистую.
Мы много говорили, невпопад. Сидя на этой самой кровати, не отпуская друг друга ни на секунду, и тогда это казалось обыденным. А сегодня? Как мы будем смотреть в глаза друг другу сегодня? Что будем говорить?
С головой забираюсь под одеяло, потому что не хочу вылезать из постели. Мне стыдно, мне так стыдно. В горле встает ком.
Обнимаю живот руками. Ночью мне снился сон. Я видела девочку, такую красивую, маленькую девочку. Она мне улыбалась. А когда я сделала то же в ответ, ее образ растворился. Его размыло. Ему на смену пришла темнота. В ней было холодно и пусто.
Так пусто и страшно…
Сворачиваюсь в клубок, стараясь унять дрожь от этих воспоминаний. Они настолько живые, будто все, что мне приснилось, происходило наяву.
В комнате слышатся шаги. Замираю. Наверное, даже не дышу.
Чувствую, как с головы пропадает одеяло, и зажмуриваюсь еще сильнее.
Кровать позади проминается. В нос ударяет запах мужского геля для душа. Рука Андрея касается моего плеча. Пальцы скользят по щеке.
Я чувствую его дыхание. Оно так близко. Меня окутывает теплом.
Медленно переворачиваюсь на другой бок. Глаза открываю не сразу. Беру небольшую паузу, считаю про себя до десяти и только после этого распахиваю веки.
– Привет, – шепчу, как только улавливаю его взгляд.
– Привет.
У него тихий голос. А у меня не хватает смелости сказать что-то еще.
– Завтракать будешь?
Такой обыденный вопрос, но сейчас даже он выбивает из колеи. Робко киваю, а пальчики на ногах поджимаются сами собой.
– Вставай. Поедим и поедем в клинику.
– Зачем? – упираюсь ладонями в матрац.
– Проверить, все ли нормально.
Осознав, что он смотрит на мой живот, улыбаюсь.
– Хорошо.
Андрей выходит из спальни, давая мне время, чтобы привести себя в порядок. Пока чищу зубы, навязчиво думаю о том, что нужно что-то делать. Как-то бороться со своей неуверенностью и страхами.
Оказавшись на кухне, присаживаюсь за стол теперь уже с полным осознанием того, что мне нужно.
Я должна пойти к психологу, потому что сама не справляюсь.
Мы завтракаем молча. Ночью все слова казались правильными, а теперь любой звук – лишним.
Нужно немного времени, чтобы переварить, чтобы попустило. Теперь уже Андрея. За то, что он не выставил меня из дома после моих истерик, ему явно стоит дать медаль.
– Я тогда посуду сейчас быстренько помою, и поедем, – поднимаюсь на ноги, начиная собирать тарелки.
– Оставь, в посудомойку потом загрузим. Иначе опоздаем.