Она (Новая японская проза)

Сели в электричку, поехали к морю. Ветер в порту дул уже совсем по-вечернему, обвевал лицо, словно влажной рукой по коже проводил. Мы сели рядышком, как-то без особых разговоров прижались друг к другу. Волны катились, катились, конца им не было, и от этого сделалось хорошо и спокойно. Потом стало холодно, и мы отправились греться на причал, в здание вокзала. Там было пусто, повсюду сувенирные киоски. Помню запылившиеся пластмассовые бонсай. Какое-то кимоно с драконом на спине. Товар для иностранных матросов.

Вдруг захотелось купить что-нибудь на память. Я выбрала носовой платок «Рыбы планеты». Он — «Флаги стран мира» и еще стереооткрытку. Знаете, фотоизображение в несколько слоев, закатанное в пластик. Создает эффект объемности. Раньше такие картинки часто выдавали в качестве бесплатного приложения к шоколадке. А те, что поздоровее, продавали в рамке. Можно было купить вид Фудзи, орла, тигра и так далее. Мой приобрел деревенский пейзаж: вдали соломенные крыши, а на переднем плане низко летящий большущий фазан.

— Какой шикарный кич! Обязательно на стенку повешу, — восхитился он. И в полпервого ночи по телефону доложил мне, что свое намерение осуществил.

События в тот вечер развивались следующим образом: легкий ужин в китайском квартале; стремительный поцелуй в парке у моря; в полдесятого — прощальное махание «Рыбами планеты» на платформе.

На папика поздний звонок произвел глубокое впечатление, и «тот странный тип, что тебе звонил среди ночи», был им взят на заметку.

При следующей встрече я спросила:

— А чего это ты делал с атласом насекомых? И что это была за корректура?

Вообще-то мы не особенно расспрашивали друг друга, не форсировали событий.

— Я — сверщик.

— Кто-кто?

— Ну, корректор. Верстка, сверка. Журналы, книги.

Голос звучал как-то обиженно.

Стало быть, после второй встречи я обладала следующей информацией: нрав тихий, но обидчивый: работает корректором. И все, остальное окутано мраком. Так оно и пошло — встречаемся как старые добрые знакомые, а знать о кем толком ничего и не знаю. Совместные ночевки по выходным. После первой ночи, уплетая приготовленный мной омлет (точнее, какие-то угольки), он тоскливо пробормотал: «Надо, наверно, заехать познакомиться». Я догадалась, что имеется в виду папик. По дороге ко мне домой к электричке он нервно мял пальцы. В прихожей нас встретил папик, суровый, как страж у врат рая. «Здрасьте», — пробормотал Жюли из-за моей спины, глядя себе под ноги, «Ну-ну», — ответил страж.

Жюли начал нести что-то невнятное. Разобрать можно было только два слова, которые он без конца повторял: «серьезные отношения», Папик ограничивался суровым «ну-ну». Вечером, когда Жюли отправился восвояси, у нас состоялась тягостная беседа. В ярко освещенной кухне, за столом. Стол широченный, но в тот раз незримая тень Жюли поглотила его, и он как-то скукожился.

Для начала папик высказал такую мысль: какие, мол, к черту, «серьезные отношения», когда знакомство начинается с ночевки. Он-то всегда полагал, что «серьезные отношения» — это когда жениться собираются. Ничего себе «серьезные отношения»: в субботу вечером сунула в сумку косметику, запасные трусы, банку кофе — и тю-тю. С этим он, как отец, мириться не может.

Ну, в общем, стала я ездить к Жюли по субботам. Дорога — два часа. Еду, читать не могу — сердце колотится как бешеное. Поэтому сижу обдумываю меню на вечер. Короче, время а электричке провожу с приятностью. На станции встречает Жюли, издалека машет рукой, и мое трепещущее сердце сразу расцветает розами. Идем по улице, взявшись за руки. Улица — так, ничего особенного: покосившиеся магазинчики, забегаловки. Отходим подальше от станции, и начинается настоящий загород. Между новостройками тут и там ютятся рисовые поля, Живая земля между убогими стандартными постройками кажется заброшенной и несчастной.

Мне же не двадцать лет, робость и стыдливость остались в прошлом. Иду, дышу полной грудью, наслаждаюсь жизнью. Дорога, по которой мы шагаем, искрится приглушенным сиянием, как тщательно покрытый лаком пейзаж семнадцатого века. Вообще все вокруг посверкивает, поблескивает самым бесстыжим образом. Один раз, когда мы проходили мимо продуктовой лавки, я увидела у входа ржавый бочонок, на дне которого плавал кусок тофу.[7] Он был такой белый-белый, я присела на корточки и стала на него смотреть. И вдруг пронзило: обманываю я себя, ох, обманываю. Ну и пусть, думаю. Обман — это тоже приятно.

Квартира у Жюли чистенькая такая, аккуратненькая. Веранда выходит на юг, там цветы в горшках, пылинки на листьях в солнечных лучах так и вспыхивают. В общем, никакого холостяцкого бардака. Скорее жилище одинокой порядочной девушки. В прихожей висит несколько зонтиков, один (я заметила) красный. С рукояткой в виде собачьей головы. В ванной, кроме крема для бритья и прочей мужской ерунды, французский одеколон и дезодорант (женские).

Каждый раз, когда входила в эту квартиру, меня начинали одолевать тяжкие подозрения. Но поднять эту острую тему я решилась очень не скоро.