Она (Новая японская проза)

Но вдруг я огляделась вокруг. По-прежнему струился холодный воздух, плотно окутывая мое тело. Однако мучительные думы, одолевавшие меня дома, куда-то исчезли. Я сидела не двигаясь, даже не моргая, глядя перед собой. Что-то теплое, милое объяло меня, даже двигаться было не нужно, я полностью погрузилась в умиротворяющий покой, в котором не было ужасающей неизбежности. Не нужно было волноваться, бояться, печалиться, — все куда-то ушло, кроме ощущения реального бытия — здесь и сейчас. А может, я уже умерла? — подумала я.

Я напрочь забыла о милых и дорогих мне людях, обо всем, что меня окружало, как о камнях, которые лежали передо мной. Я живу. Жизнь… Но она очень напоминает смерть. Меня несколько удивило то, что эти мысли не вызвали во мне чувства одиночества. Память обо мне, которая принесет печаль живущим, — вот это было самое скверное, что я видела в смерти. А ведь я приготовилась встретить свой конец.

Что же означает это блаженное спокойствие? Я совершенно запуталась. Выходит, что я еще не появилась на свет? Это похоже на то состояние, когда я еще находилась в животике у мамы! У меня нет чувств, одно только сознание того, что я существую? Так вот что это такое — умереть? Значит, до того как появиться на свет, я тоже была мертва? Какая нелепость! Перед тем как войти в жизнь, я была мертва, я не жила! Эта мысль повергла меня в шок. Какой же тут закат жизни?! Мало того, в течение тех месяцев, что я пребывала в утробе матери, я тоже, выходит, переживала закат жизни, иначе говоря — смерть? Получается, человек в своей жизни несколько раз проходит через подобное состояние?

— Девочка! Возвращайся-ка поскорее домой, а то мама, наверное, волнуется!

Очнувшись от своих мыслей, я увидела старика с собакой.

— Какая ты умничка! Приходишь на могилку?

— Э-э-э… Да-а… — невнятно промямлила я.

— Кто у тебя здесь похоронен?

Ну не могла же я сказать ему, что это я сама здесь похоронена! А потому, загадочно улыбнувшись, сложила в портфель камни, попрощалась со стариком и быстрым шагом ушла с кладбища. Я возвращалась домой. Я все решила. На душе стало легко. Меня радовали происшедшие во мне перемены.

Когда я открыла входную дверь, мои глаза затуманились, вероятно от теплого пара из кухни, где готовился ужин.

— Что-то ты сегодня припозднилась. Так нельзя, где это ты пропадала? — спросила мама.

— Мама! Выслушай меня! Знаешь, меня укусил Тиро!

— Да? Неужели?

— Что значит — неужели? Но со мной пока еще ничего не случилось!

— А что с тобой должно было случиться? Побы-стрей-ка достань из холодильника пиво для папы!

— Ну, я пока еще не заболела бешенством.

— Как ты можешь заболеть бешенством? Это же домашняя собака!

Что?!

Я смотрела на маму, не веря собственным ушам.

— А разве от домашних собак нельзя заразиться бешенством?

— Ну разумеется! Всем домашним собакам делают специальные прививки.

В голове у меня помутилось. Я едва удержалась на ногах. Все мои мучения и страдания оказались глупыми пузырями на поверхности ручья. Я неслась с кладбища домой сказать маме, что не нужно придавать большого значения уходу из жизни, — и вот я дома. У меня было такое ощущение, что из меня выкачали весь воздух. Несколько дней я прожила как в угаре. Это были страшные дни, потрясшие меня нелогичностью. Но потом мне надоело тратить время на глупости и я решила вернуться к спокойной и размеренной школьной жизни. Разумеется, время от времени нет-нет да и вспоминала о несостоявшемся «закате жизни». Я тайком доставала из ящика стола камни и думала о смерти. Потом и камни куда-то исчезли, а когда я перестала жалеть об их потере, мысли о смерти тоже перестали меня тревожить.

Bannen no kodomo by Eini Yamada

Copyright © 1991 by Eimi Yamada

© Г. Дуткина, перевод на русский язык, 2001

Ю Мири От прилива до прилива

Тени не было. На школьном дворе, видная четко, словно в телевизоре, порхала бабочка с белым узором. Некоторое время девочка размышляла, как считать бабочек — по головам или по крыльям, и решила, что у бабочек-кавалеров главное — головы, а у белоузорных — крылья. С чего бы ей летать в одиночестве на спортплощадке — бабочкам полагается Стайками виться над цветущими грядками. Маюми закрывает глаза и уносится в мыслях вместе с бабочками. Лет пять-то ей тогда сравнялось?

Трепещет крыльями, словно в мучительной агонии, бабочка с белым узором. Девочка швыряет в нее камешком, едва не попадает, но та и не пытается упорхнуть.

Прицеливается еще раз. И тут раздается крик:

— Пойди-ка сюда! Разве можно кидаться в бабочку?!

Это мама.

Так хотелось объяснить, что она, Маюми, просто хочет, чтобы бабочка перелетела туда, где ей лучше будет, на цветник, но не может связать и двух слов — знай твердит: «ну, и вот» да «ну, там». Об этом и вспоминать тошно.