Она (Новая японская проза)

Бросив сумки в «пансионате», мы поехали посмотреть местную достопримечательность, о которой нам рассказала хозяйка, — пляж Саруива. В самом деле, по дороге мы так и не увидели ни одного старика или старухи. Только море да ослепительно сверкающая пустая дорога…

— Вот оно как… — растерянно пробормотал я в трубку. Не знаю почему, но у меня было именно такое предчувствие. Уж больно нелепая ситуация, вряд ли местные власти и полиция стали бы долго мириться с таким положением дел. Значит, навели порядок. — выходит, старух больше нет… Исчезли.

Но Масукава упорно продолжала свое:

— По дороге на пляж мы свернули к маленькой прибрежной закусочной, пообедать. Рядом магазин фотопринадлежностей — там мы купили камеру, — бакалейная лавочка и магазинчик дешевых сладостей. Мы везде пытались выведать про старух, но безрезультатно.

Саруива — потрясающе красивый песчаный пляж, на отмели. За ним — утесы. Причудливые, похожие на диковинных зверей каменные глыбы вдаются в море. Оставив машину на прибрежном лугу, мы направились к линии прибоя. Пляж был совершенно пустынным. Вдруг мы заметили какого-то старика, похожего на рыбака. Он был с мешком, видимо собирал моллюсков, а теперь направлялся домой. Мы подошли к нему в надежде, что хоть он что-то прояснит.

«Скажите… Вы что-нибудь слышали про старух, которые бродили в этой округе с тележками? Правда, это было довольно давно, лет десять назад». На его лице, покрытом темным морским загаром, выразилось удивление. «С какими такими тележками?» — изумленно переспросил он. «С самодельными деревянными тележками, — пояснили мы. — Их еще можно катить перед собой». «Это кто же вам такое нарассказал? — сурово спросил дед, наклонив седую голову. Его волосы сверкали под солнцем, словно припорошенные солью. Брови и ресницы тоже были наполовину седые. — Никаких старух я тут не видел!» — отрезал он и, круто повернувшись, зашагал прочь.

Мы тоже побрели по кромке прибоя. Наши мнения разделились. Рэйко считала, что старухи с тележками — позор всего острова, и потому местные жители скрывают от нас правду. Мне же казалось, они действительно ничего не знают. Впрочем, физиономии у местных невыразительные, и сами они неотесанные, грубые, так что по лицу не разберешь. Это все равно как скала: звук не способен пробиться наружу сквозь толщу камня…

Масукава запнулась.

— Извините, сэнсэй… но… может быть, вы ошиблись? Может, это не Миносима, а какой-то другой остров?

— Нет, Миносима, — твердо сказал я.

— Ну тогда… Тогда они, наверное, просто скрывают.

— Старух было очень много. Не могли же о них забыть за какие-то десять лет все жители острова!

Мне стало зябко.

Десять лет назад я и мои друзья видели старух, которые, бродя с тележками по дороге, искали смерти. Теперь они бесследно исчезли, не оставив и тени воспоминаний. Было так — теперь по-другому. Больше ничего. На острове мы чужаки. Как нам докопаться до правды? А может, и не стоит этого делать?.. Все кончено. Непонятно, конечно, как старухи умудрились испариться, от всего этого скверный осадок, однако то, что их больше нет, — бесспорно положительный результат. Не мог этот ужас продолжаться вечно.

— Спасибо. Я все понял. Достаточно, — сухо поблагодарил я.

Но Масукава почему-то медлила, не решаясь закончить разговор. Потом с неожиданным воодушевлением вдруг сказала:

— Подождите, сэнсэй. Это еще не все. — Я явственно увидел, как она улыбается. — Одну старуху я все-таки видела. В последний день.

— Где?

— Рэйко гуляла допоздна, а потому утром спала как убитая. Ну а я решила еще разок прокатиться на машине до того самого пляжа. Хозяйка сказала — уж больно там хороши восходы. Было раннее-раннее утро, дорога словно выметена, так что даже такой горе-водитель, как я, мог проехать по ней безбоязненно. Если, конечно, не встретиться с бабушкой-камикадзе. Когда я вышла из машины, море уже окрасилось алым от восходящего солнца. В его лучах на прибрежном песке длинного пляжа, в лунках человечьих следов и под нанесенными ветром барханчиками залегли глубокие тени, так что весь пляж покрылся причудливым красно-черным узором. У меня был с собой аппарат, и я сделала несколько снимков предрассветного моря. Неожиданно в видоискателе, с правой стороны, у самой кромки морского прибоя, возникла причудливая тень. Человеческая фигурка.

Маленькая, совершенно скрюченная, словно сложенная пополам. В ватной безрукавке, видно из-за утреннего колода. В шароварах и дзори,[23] на голове — белое полотенце. Старуха! Неужто та самая — старуха-камикадзе?! Нет, тележки не видно. Опираясь на длинный бамбуковый посох, старуха медленно ковыляла по пляжу вдоль кромки воды. Непроизвольно я несколько раз щелкнула затвором фотоаппарата — и тут поняла, что старуха направляется ко мне.

Остановившись поодаль, она поклонилась, точно носом клюнула, и что-то сказала, но издалека я не расслышала, что именно. Похоже, просто поздоровалась. Сунув аппарат в сумочку, я пошла ей навстречу.

Старухе было явно за восемьдесят. И знаете, учитель, она действительно напоминала краба или сплющенную запятую, как вы и говорили.