Она. Новая японская проза

Состояние постоянного уныния помогло мне острее прочувствовать смену времен года. С того момента, как я поняла, что смерть неминуема, все, прежде эфемерное и бессмысленное для меня, например время, как-то внезапно обрело совершенно четкие формы. Люди вокруг, особенно члены моей семьи, превратились как бы в самостоятельные кусочки мозаики, складывавшиеся в окружавшую меня картину чувств. Эти чувства соединялись друг с другом настолько крепко, что практически не оставляли просвета. Если я изымала из окружающего пространства любовь мамы, то освободившееся место мгновенно Заполнялось любовью отца и сестренки. У меня было чувство, что я буквально погребена под их любовью. Я впервые осознала, что в семейной любви не бывает вакуума. Все вокруг заполнено чувствами окружающих меня людей. Это густая, плотная, вязкая субстанция любви. По-настоящему счастливый человек живет, не замечая этого, и именно поэтому он счастлив, поняла я. И что может быть несчастнее ребенка, который вдруг стал замечать окружающую его любовь?! Я изо всех сил старалась не плакать. Ведь привлекая внимание к себе, я волей-неволей нарушу баланс чувств, который создан в семье. Мне же хотелось умереть так, чтобы никому не причинить горя Или печали, пусть все течет как течет, просто в один прекрасный день из этой счастливой семьи выпаду я - так тихо, что никто даже этого и не заметит. Вот о чем я мечтала. А пока надо всеми силами отдалять наступление безумия. Бога для меня не существовало. Погруженная в раздумья, как все лучше устроить, я брела по дороге в школу, окруженная надвигающейся осенью. Осень источала тонкий, едва ощутимый аромат. Я не только видела, но и обоняла се оранжевые лучи, настолько яркие, что их едва можно было терпеть. Я ступала по палой листве и говорила осени: «Ты все понимаешь, а потому ты рядом со мной!» Я обращалась к ней, словно к упрямому, не желающему принять реальность возлюбленному, и раскрывала ей свои объятия. В ту пору до меня даже не доходил смысл слов «любить мужчину», но именно так я объяснялась с осенью. Я любила ее, как мужчину.

В классе я приобрела репутацию немного эксцентричной, но развитой не по годам «дерзкой девочки».

Это меня вполне устраивало. Во всяком случае, я могла открыто говорить все, что мне заблагорассудится, не заботясь о мнении окружающих, как все остальные.

Наверное, я излишне злоупотребляла своим влиянием, Если мне кто-то не нравился, я без стеснения заявляла об этом. В результате одноклассники без всякой причины тоже начинали ненавидеть того, кто не нравился мне. Тем не менее я не чувствовала за собой никакой вины. Я же лично ничего такого не совершила - не мучила, не издевалась, так что ручки у меня всегда были чистенькие.

Дело кончилось тем, что несколько человек в классе превратились буквально в изгоев. И вот теперь, на закате жизни, меня стала мучить совесть. Я осознала жестокость своего поведения и просто места себе не находила. Я вдруг поняла, что настраивала ребят против некоторых учеников, вероятно, из чувства страха. Ведь все дети, на которых я навесила ярлыки «противных и неприятных», в каком-то смысле были похожи на меня. При достаточно остром уме и смекалке каждый мог занять мое особое положение в классе. Только они этого не делали, так как знали, что это нехорошо, некрасиво, что это попытка возвыситься над остальными.

Отныне я жила в совершенно новом, неведомом мне прежде мире - мире, где объясняются в любви осеннему свету, жалеют невинно обиженных товарищей, в мире раскаяния и стыда, страха смерти и безумия, непривычной любви к семье - во всем этом я безуспешно пыталась разобраться.