Она смеётся, как мать. Могущество и причуды наследственности

Добжанский узнал о работе Томаса Моргана с мухами, будучи еще совсем молодым исследователем. Для него она стала откровением. Морган связывал внешние признаки насекомых – форму крыльев и жужжалец, расположение пятен, т. е. те же, что наблюдал и Добжанский, – с внутренней работой их генов. В 1927 г. молодой ученый получил стипендию, позволившую ему провести год в лаборатории Моргана в Нью-Йорке. Власти Советского Союза разрешили Добжанскому уехать, предполагая, что по окончании срока стипендии он вернется домой. Однако Добжанский задумал побег от тирании Советов и встал под знамена либеральной демократии, к которой пришел в США. Его нога никогда больше не ступала на территорию Советского Союза.

В 1928 г. Морган направился на запад в Калифорнийский технологический институт, а вместе с ним на благоухающие апельсинами холмы Пасадены поехал и Добжанский. Обустроившись в своем новом доме в западном мире, Добжанский составил план изучения распространения аллелей у диких видов. Он понимал, что не сможет изучать любимую Морганом муху Drosophila melanogaster. Она питалась пищевыми отходами. Поэтому вместо нее Добжанский выбрал другую мушку – Drosophila pseuodoobscura, по-настоящему дикое насекомое, ареал которого простирался от Гватемалы до Британской Колумбии. Добжанский купил «Форд» модели А и начал ездить по отдаленным горным хребтам, чтобы отлавливать там мух из изолированных популяций. Дома в Пасадене он разводил пойманных насекомых и под микроскопом изучал их хромосомы.

Сравнивая хромосомы разных мух, Добжанский иногда замечал в них перевернутые участки. Эта так называемая инверсия выполняла роль грубого генетического маркера. Добжанский находил много одинаковых инверсий в разных областях Северной Америки. По этим маркерам, так же как по группам крови у людей, было невозможно провести четкое географическое разделение между популяциями мух. Максимум в некоторых местах инверсии встречались чаще, чем в других.

Пока Добжанский работал с мухами, он думал о людях. Подъем нацизма в 1930-е гг. вызывал у него сильнейшее отвращение. Он считал, что биологическое определение расы, которое использовалось для преследования евреев, порочное и антинаучное. Хотя исследователь горячо любил свою вторую родину, он видел, что она все еще заражена расизмом, как заражены им и многие немолодые американские генетики, которых он встречал.

Добжанский столкнулся с расовой одержимостью американцев, когда посетил Колд-Спринг в 1936 г. Там он познакомился с генетиком Эдвардом Истом, несколько лет назад заявившим, что негритянская раса несет нежелательные черты, оправдывающие «не просто барьер, но широкую пропасть, которая должна навсегда отделить ее от белой расы»[478]. При встрече Ист убеждал Добжанского, что столь блестящий ученый, как он, не может быть по происхождению генетически ущербным русским. Ист был уверен, что Добжанский наверняка принадлежит к небольшой популяции скандинавов, живущих в России.

Начиная с 1930-х гг. Добжанский публично заявлял, что распространенное представление о человеческих расах и превосходстве белой расы «не имеет биологических оснований»[479]. В своих книгах, имеющих большой успех у читателей, он объяснял, что у животных в любой популяции присутствует смесь разных аллелей. С помощью статистических методов можно отличить одну популяцию от другой, но это не значит, что все животные в одной популяции одинаковые. Фактически с точки зрения генетики животные в одной популяции могут быть совершенно разными. Добжанский писал: «Идею чистой расы нельзя признать даже допустимой абстракцией. Это уловка, за которой скрывается невежество»[480].

Ученый утверждал: то, что верно для мухи, должно быть верно и для человека. По его словам: «Законы наследственности являются наиболее универсально справедливыми среди всех известных биологических закономерностей»[481]. Безусловно, Добжанский признавал, что люди разнообразны и что для некоторых особенностей характерно определенное географическое распространение[482]. Но если бы человеческие расы были четко определены, то можно было бы найти и четкие границы между ними. А это почти невозможно. И хотя вполне возможно отличить австралийского аборигена от бельгийца по цвету кожи, но при этом другая черта, например распространенность группы крови B, их объединит.

Добжанский не хотел полностью отказываться от концепции расы. Он хотел донести до окружающих, насколько это понятие ограниченное и размытое. Ученый определял расы как не более чем «популяции, которые различаются частотами встречаемости какого-либо гена или генов».