Она уже мертва

– Вот так! – Сережа положил ладонь на Белкин лоб и тихонько сжал виски; Сережины пальцы – настоящие магниты, вот это да! Не то чтобы воспоминания о расщелине прилипли к ним и покинули черепную коробку, но Белке стало намного легче. В конце концов, не ее вина, что она так и осталась за ширмой, из соображений высшего порядка, – так всегда говорит мама, когда не может найти объяснения какому-то поступку (к поступкам Муравича это не относится). Так решила Парвати, так решил Сережа, они – взрослые и умные, им виднее. А Белка – маленькая девочка, которая в состоянии разглядеть лишь шахматные фигурки, затерявшиеся между камней.

– Я постараюсь, Сережа.

– Этого мало. Ты должна пообещать.

– Я обещаю.

– Это не потому, что я так хочу.

– Ты делаешь это из соображений высшего порядка?

– Именно! – Сережа рассмеялся, как показалось Белке, с облегчением. – Ты очень умная девочка, Бельч.

– А что такое «соображения высшего порядка»?

– Ты не знаешь?

– Ну-у…

– Достаточно того, что уже произошло, Белка. И мы разберемся сами…

– Мы?

– Мы, семья.

– Все те, кто сейчас здесь?

– Не все.

Наверное, Сережа имеет в виду себя и Парвати. Хотя есть еще Лёка и малыши, но пользы от них немного.

– А я?

– И ты, Бельч. Только помни, о чем я тебя попросил.

…Сережа давно ушел, сославшись на то, что должен отправиться в город вместе с Лёкой – встречать родителей Таты и Лазаря. Расспрашивать его подробнее Белка не решилась – это означало бы снова вернуться в грот, к мертвому телу. Но она живо представила себе собственных маму и папу: вот их будит ночной звонок, и чей-то чужой голос сообщает, что с их дочерью Белкой случилось несчастье. Связь не очень хорошая, чужой голос то и дело прерывается, ясно лишь одно: нужно немедленно брать билеты на самолет и вылетать навстречу несчастью. Всю дорогу до аэропорта и в самолете мама убеждает папу, что несчастье имеет множество личин, что оно может быть неокончательным, и все еще поправимо, они прилетят и разберутся на месте. Возможно, Чужой Голос что-то напутал, и несчастье произошло не с Белкой, а с другой девочкой, или мальчиком, или близким родственником Муравича, – и папа впервые жалеет Муравича и думает о том, что никому-никому не пожелал бы беды, даже своему врагу. А мама все говорит и говорит, ни на секунду не останавливаясь, и вертит в руках коробку с овсяным печеньем – Белка так любит овсяное печенье!.. Полет кажется маме с папой вечностью, но к приземлению они оказываются не готовы, – ведь с минуты на минуту проступят контуры несчастья. На трапе маме становится плохо с сердцем, и, если бы не папа, она обязательно упала бы. Чужой Голос встречает их с написанным от руки маленьким плакатом: там указана Белкина фамилия. Мама и папа бросаются к плакату, смотрят только на него и стараются не заглядывать в глаза Чужому Голосу. То есть это папа старается не заглядывать, мама же, напротив, цепляется за взгляд. В этом взгляде нет ничего ободряющего, только печаль. Чужой Голос прерывается, как будто бы телефонный разговор с помехами все еще не окончен. Но он должен быть окончен, прямо сейчас, мука безвестности не может длиться вечно.

Произошел несчастный случай. Ужасный несчастный случай. Ваша дочь Белка умерла.

Мама не понимает смысла сказанного, она кричит, чтобы заглушить Чужой Голос, чтобы заставить его замолчать. А потом бессильно повисает на папиных руках, уронив коробку никому теперь не нужного овсяного печенья.

Именно на овсяном печенье Белкино воображение забуксовало, и она расплакалась – так жалко ей стало маму и папу, и маму и отчима Лазаря заодно. Ведь это они летят сейчас в самолете и пытаются убедить себя, что произошла какая-то ошибка, а ошибку всегда можно исправить. Они еще не столкнулись с правдой, с которой столкнулась Белка: свитер, который они везут Лазарю, ему больше не понадобится.

При чем здесь свитер?

Все очень просто – погода испортилась окончательно, в саду не утихает дождь, он начался еще тогда, когда Белка лежала с температурой, и позабыл закончиться, в Крыму еще не было такого беспросветно дождливого августа. Откуда она знает это? От Сережи? От Лёки? Или до нее доносились обрывки чьих-то разговоров во время болезни? – ведь на крошечных железнодорожных станциях из ее видений всегда кто-то находился.

«Анжелика»!