One for My Baby, или За мою любимую

Между девушками разница всего в несколько лет, но они смотрятся так, будто принадлежат к разным поколениям. Джеки стоит в синем нейлоновом рабочем халате, Ванесса — в каком-то причудливом черно-красном наряде из дорогого бутика. Создается впечатление, что они являются представительницами разных цивилизаций. И у каждой из девушек имеется своя собственная, не похожая ни на чью другую жизнь. Впрочем, так оно и есть.

— Я ищу Хемиша, — объясняет Ванесса. — Он должен принести мне конспекты.

— Хемиш еще не подошел.

— Ладно.

Она снова переводит взгляд на Джеки, силясь вспомнить, где же они встречались раньше.

— А мы с вами не знакомы? — спрашивает Джеки на чистом французском, чем вводит меня чуть ли не в состояние шока. Но потом я вспоминаю, что она когда-то хвасталась своими знаниями французского языка, и немного успокаиваюсь.

— Нет, — по-английски отвечает Ванесса. — Кажется, нет.

Джеки улыбается. Но мне думается, что она собралась немного поспорить с француженкой.

— Pourquoi pas?[3]

Ванесса неуверенно замирает, словно не зная, как ей поступить и что ответить.

— Мне пора, Элфи.

— Увидимся позже, Ванесса.

— А у тебя симпатичная знакомая, — смеется Джеки. — Я ее не забыла.

— Оставь ее в покое, — отмахиваюсь я, после того как Ванесса скрывается в коридоре. — Она ведь тебе ничего плохого не сделала.

— А знаешь что? Она ведь посмотрела на меня сейчас сверху вниз.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что мне приходится убирать за ней и ей подобными сопливыми маленькими стервами.

— Что ж, хорошо хоть, что ты на них зла не держишь.

— А могла бы. Как бы ты относился к миру, если бы постоянно смотрел на него с половой тряпкой в руках?

— А мне-то казалось, что ты в своей дурацкой листовке как раз и хвастаешь тем, что все делаешь исключительно собственными руками.

Джеки качает головой:

— Забавно именно то, что грязь пристает, как правило, к тем, кто вечно ее убирает. А не к тем, кто ее создает. — Она поднимает с пола маленький современный пылесос и направляется к двери. — Но я только вот что тебе скажу, причем совершенно безвозмездно. Лично я себя не стыжусь. И мне не нужно ни перед кем извиняться за то, чем приходится заниматься, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Мне показалось, ты обрадуешься за меня, когда увидишь эти листовки. Я считала, тебе будет приятно сознавать, что я пытаюсь заработать побольше, чтобы оплатить свою учебу. Надо же! Какая я наивная.

— Прости.

— Перестань!

— Я просто не ожидал увидеть здесь твою рекламу. Ну, не знаю. Ты очень скоро станешь студенткой. Именно такой я тебя уже вижу и представляю.

Я хочу, чтобы она успокоилась, но на Джеки мои слова не действуют.

— Ничего страшного. Я просто постараюсь теперь убираться у вас пораньше, до того, как ты приходишь на работу. И когда сюда заявляются твои маленькие ученицы. Вот тогда ты сможешь делать вид, будто все здесь убирается и чистится само собой, как по волшебству.

— Ну не сердись уж ты так!

Джеки резко поворачивается, чуть не задевая меня одной из насадок для пылесоса. Глаза ее сверкают.

— А почему бы и нет? Ты, оказывается, принадлежишь к самому отвратительному сорту снобов. Ты сам не можешь ни мыть полы, ни протирать пыль, ни убирать грязь, но зато презираешь тех людей, которые выполняют эту работу для твоего же блага!

— Но я вовсе не презираю тебя.

— Тем не менее я тебя смущаю. Джеки-уборщица, которая к тому же мечтает стать студенткой, как будто в этом есть некий смысл. А на самом деле это ничто, пустой звук.

— Ты вовсе не смущаешь меня, Джеки.

— Тебе не хочется находиться рядом со мной. Тебе не нравится, как я разговариваю, как одеваюсь. Тебе не нравится та работа, которую я выполняю.

— Но это же неправда.

— А ведь совсем недавно ты хотел переспать со мной. Но видимо, только лишь потому, что здорово напился.

— Ты мне нравишься. Я уважаю тебя и восхищен тобой.

Я понимаю, что не лгу. Но Джеки все равно мне не верит.

— Да уж, конечно.

— Давай с тобой сходим куда-нибудь вместе в субботу вечером.

— Что? Сходим? Куда сходим?

— У моего друга Джоша будет помолвка. Это очень старый и проверенный друг. Мы с ним в последнее время стали меньше общаться, но сейчас он пригласил меня к себе на торжество. А я приглашаю тебя.

— Ну, даже не знаю. А как же Изюмка?

— Ну, Джеки, нельзя же успеть все на свете. Иногда приходится чем-то жертвовать. Нельзя ненавидеть этот мир за то, что тебе пришлось в нем несладко, а потом возненавидеть его еще и за то, что кто-то приглашает тебя на праздник. Перестань изображать из себя мученицу, ладно? Так ты хочешь пойти со мной на вечеринку?

Она задумывается на пару секунд:

— Но что мне надеть?

— Надень то, в чем ходишь всегда, — советую я. — Что-нибудь симпатичное.

Наступает день, когда становится понятно: бабуля больше не в состоянии продолжать жить так же, как это было раньше. Ее донимает сильная боль, приступы удушья участились. Она боится, что отключится на людях, ей страшно от одной мысли о том, что она упадет где-нибудь на улице, а рядом уже не окажется Изюмки-спасительницы. И никто не сумеет ей помочь, никто не приведет домой и не усадит в любимое кресло.