One for My Baby, или За мою любимую

Наверное, я все же смог бы привыкнуть жить со своей болью, если бы мне только удалось справиться с неодолимым желанием позвонить ей. Жизнь бы стала намного проще, если бы я сумел запомнить, что ее больше нет, и не забывать об этом никогда.

Но я ничего не могу с собой поделать.

Когда-нибудь наступит тот день, когда я все же позвоню ей. Дело в том, что никогда еще с тех пор я не набирал ее номера, хотя был весьма близок к этому. Вы думаете, что мне придется долго искать ее номер? Нет, для этого мне даже не надо напрягать память. Мои пальцы прекрасно помнят его.

Мне только страшно, что в один прекрасный день, когда я наконец наберусь смелости и позвоню ей, к трубке подойдет кто-то другой. Мне ответит совершенно незнакомый голос. И что тогда произойдет со мной? Что буду делать? Как реагировать?

А ведь желание позвонить ей рано или поздно все равно победит мои сомнения. Не важно, счастлив ли я, взволнован или пребываю в тоске, я очень часто ловлю себя на том, что мне хочется позвонить ей и поговорить о своих чувствах. Так, как мы это делали раньше, когда были… я чуть было не сказал «любовниками». Да, но не только. Мы были чем-то гораздо большим. Когда были вместе.

Но ее нет, и я понимаю, что ее больше нет.

Просто я иногда почему-то забываю об этом. Вот и все.

Но теперь я знаю, как мне нужно поступить. Я должен питаться холодной кашей и сражаться с неодолимым желанием протянуть руку к телефону.

1

Что-то с сердцем у меня неладно.

Не так оно должно биться. Как-то по-другому. Более-менее нормально, как у всех остальных. Ну, или почти у всех.

Ничего не понимаю. Я бегаю по парку всего-то десять минут. На моих совершенно новых кроссовках сверкают яркие светоотражающие полоски. Но при этом уже горят мышцы ног, из легких вырывается хрип, а сердце… Не надо опять о нем. Оно заполнило всю грудь, словно огромная непереваренная котлета.

Сердце упорно колет меня в спину. Оно вот-вот покинет мой организм.

Воскресное утро, ясный сентябрьский день, на небе ни облачка, и парк почти пуст. Почти, но не совсем.

На полянке, где почему-то нельзя играть в мяч, я вижу старика-китайца с коротко стриженными седыми волосами и блестящей, отливающей на солнце золотом кожей. На вид ему под шестьдесят, как и моему отцу, но выглядит он на удивление подтянутым и моложавым. На нем черный мешковатый спортивный костюм, поэтому кажется, что он забыл снять пижаму. Его руки и ноги двигаются медленно и плавно, он как бы танцует в такт звучащей в его голове музыке.

Я наблюдал нечто подобное каждый день, когда жил в Гонконге, — стариков в парке, занимавшихся тайчи. При этом все их движения были настолько замедлены, что казалось, будто у этих людей впереди целая вечность.

Старикан не обращает на меня внимания, когда я, пыхтя и кряхтя, направляюсь к нему. Он смотрит прямо перед собой, весь погруженный в свой колдовской танец.

И тут меня осеняет: я уже видел это лицо. Точнее, не его именно, а десятки тысяч лиц, поразительно похожих на это.

Живя в Гонконге, я видел это лицо на мостках парома, за баранкой такси в Колуне, заплаканным на ипподроме в Долине Счастья. Я видел, как лицо помогало своей внучке делать уроки в подсобке крохотного магазинчика, слышал, как оно чавкало лапшой в какой-то забегаловке. Я видел измазанные пылью чумазые лица, когда они ввинчивали в небо колоссальные небоскребы на клочках отвоеванной у океана земли.

Это лицо до боли мне знакомо. Оно бесстрастно, погружено в себя и совершенно равнодушно к моему существованию. Оно смотрит сквозь меня. Ему все равно, жив я или мертв.

В Гонконге я видел такое лицо бесчисленное множество раз, и это сводило меня с ума.