Они

Чтоб я ни делал – всё-то русским кажется
                                                    лишь странным;
А мне, признаться, абсурдным, что делают они.
Россию я люблю безумно, но в ней я иностранец.
Вернуться – приезжал, но не сидеть же
                                                    мне в тени.
Его, кто почти сто лет на этой планете прожил
Художники в России звали староватором.
Создав особый примитивистско-авангардный
                                                                стиль,
Мир жизни рисующий как старый декоратор.
Любые данные о нём в России были в табу,
Он непонятен им был идеологически,
Ведь был заточен на свободную
                                            в творчестве тропу
И создавал своё реальное с мифическим.
Девятый член семьи детей
                                       из Витебского штетла,
Впитавший все традиции хасидского житья,
Он тот, не подававший признаков живого тела,
Усильями семьи ожил в корыте для белья.
Он, как еврей всю свою жизнь
                             ждавший божеского чуда,
Из детства правил такого бытья не отвергал
И право мыслить вопреки родне всей пересудам.
Лишь дядя парикмахер ему этим не шпынял.
К тому ж в местечке в искусстве рисования
                                                             кто мог
Сравнить: а сходен ли рисунок с оригиналом?
Все обсуждения лишь рождали смех и анекдот,
К тому ж лишь сама жизнь служила материалом.
И живопись у неких была ярким самодейством,
Размер и схожесть предметов были не реальны,
И материал гляделся каким-то чародейством —
Художества те были лишь только визуальны.
Находки авангарда будут позже у Шагала,
Для их уменья нужно пройти преграды власти
И мама для устройства путей долгих не искала
И дала взятку от их бюджета от злосчастий.
Как навык взять рисовки у тех,
                                   кто в классе с ним сидел.
Кто как рисует правильно он стал
                                                        подсматривать
Спросил он у дружочка, кто этим уж
                                                    вполне владел.
Копируй с книг – совет был дан —
                                                   на первой стадии.
Полезность сего опыта была неоспорима.
Признался вскоре маме он: я буду художник.
С тех пор стремился в школу Пэна он
                                                    неудержимо.
Ему давно знаком уж был того зданья облик.
Хоть местная изба искусств и была невелика,
Но Юрий Пэн был в месте среди люда
                                                              шепчемым.
Весь курс учить его бесплатно он взялся чудака,
Ведь ученик всё рисовал лишь фиолетовым.
Людских портретов не принято евреям
                                                                 рисовать, —
Об этом он, конечно, знал с младого возраста.
Сродни людским фигуркам вещицы
                                            стали вдруг летать,
Вверху по всякому парить, как птицы, сворами.
И не подобный ли Шагала модернизм
                                                         в искусстве
На смеси реального с фантазией творческой,
Где не работали законы физики, конфузят,
А для простых людей выставок неразборчивой.
Случилось в работе его ранней «Святой возница»
Портрет на выставке повесили вверх ногами.
Он сам оставил так, а ведь скандал
                                            бы мог случиться…
Как мы порой безумны перед его холстами.
Ведь на портрете юноша в молитвенном экстазе
Изображен с перевернутым туловищем вниз.
Молящегося здесь так он показывал нам фазу:
В молитве жаркой он служит богу – не усомнись!
Не шла учёба ему в голову, и он дал ходу.
Учиться тяжко и что хотел – здесь не научат.
Я от обычаев хасидской жизни не отойду…
Он видел (скоро этой жизнью) —
                                         власть жить отучит.
Он на учёбу денег отчаялся отца просить.
В сердцах, пив чай, тот бросил двадцать семь
                                                      рублей под стол.
Спросил зачем лишь, а он стал мелочь собирать
                                                                    спешить,
Сказав, что это всё и помогать он не готов.
«В моём семействе все надеялись —
                                                      буду бухгалтер.
А я, глядя как бочки двигать тяжело отцу,
Хотел, чтобы быт нашей семьи
                                              не был столь печален,
Но облегчить я мог в манере,
                                            свойственной творцу».
Не мог он больше в этом захолустье оставаться,
Из Витебска учиться он едет в Санкт-Петербург.
Живет там бедно, ретушёром, чтоб
                                             в общество вписаться,
Он в частной школе под присмотром Рериха
                                                                     дрессур.
Ученика он сводит с будущим покровителем,
Даёт ему поддержку в школу Званцевой к Баксту.
Тот, побывавший в Древней Греции,
                                          теперь властитель —
Зовёт его к искусству примитивизма
                                                     и быть наглым.
Знакомится со многими поэтами России[2]

,Которым не вполне понятна тайна бытия.
А он, рождённый в захолустье, на периферии
Её он знает (дед убьёт) жалеет бугая.
Научен был он жизнью предыдущей, не ев мяса —
Отец его в семье в неделю раз лишь ел его.
Один в семье он тяжело трудился, седовласый,
А мы глотали кашу – станешь жизни знатоком.
Но Бакст умчал в Париж,
                                        и он за ним вослед так рвётся…
Стипендию он получает от Винавера.
Конечно же, в ресурсах для житья
                                              он там сожмётся.
В Париж он едет, чтоб работать в лучшей ауре.
Здесь он находит своих менторов и меценатов.
Учителем вполне достойным в Лувре
                                            был Рембрандт,
В картинах его неких в гетто виден был талант.
Г. Аполлинер и Б. Сандрар из близких
                                                    ему фанатов.
Он входит в тесный круг своих
                              друзей-интеллигентов,
Идёт учёба у художников авангарда.
Здесь сборище всех направлений художеств,
                                                                  эпицентр;
Тут без указов место для творческого старта.
Париж с Монмартром здесь по атмосфере —
                                                      второй Витебск,
В нём остро чувствовалось влияние Пикассо.
Он начал выставляться, но случился
                                                     ряд событий,
К сестре на свадьбу был должен уехать фантазёр.
В год следующий должна быть выставка
                                                        его работ,
Война на 10 лет приезд его в Париж отсрочила.
Он возвратился в жуткий
                                  Петербургский круговорот,
Война его в военпромкомитет забросила.
А после революции на должностях работа,
Где несогласье с Малевичем принципиально.
В Москве он оформитель был в театре[3]
                                                         не в угоду,
В Малаховке он детям[4] преподаёт лояльно.
Хотя нет времени здесь на главное занятие,
  Рисует вещи, что были кредо в воззрениях:
«Я и моя деревня» и «Белое распятие»
«Голгофа», «Прогулка», «Над городом»,
                                                  «День рожденья».
Писал картины из за бедности он обнажённым,
Ведь полселедки с водой – была вся его еда
Зато в свою работу весь по уши углублённым
Перебивался как-то и за что-то была мзда.
Дом у подружки[5] оказался для него счастливым.
И с той поры она – фигура всех его работ.
Она узрела свое счастье в нём, благочестивом,
Добро на все решения он получал её.
Её пять лет не видя и получив родных согласье,
Он счастлив с нею – через год она рождает дочь.
Он уезжает с семьею из России от басен,
С сознанием ненужности – таков вот парадокс.
И путь его Литва, Германия, Париж… не сразу
В Литве большая выставка идёт его работ.
Кончает мемуары[6] он свои во время трассы
И рукописный экземпляр их с собой везёт.
А сколько в жизни раз его работы пропадают!
В Германии, России и Париже нет счёта им.
Людишек, падких на чужое, издавна хватает…
Когда ж мы это зло навеки в людях истребим.
Когда в России шёл террор[7] он получил
                                                    гражданство[8]
Отчалил вовремя из СССР художник-авангардист,
А то нашёл бы вождь его работы
                                            вольтерянством —
Остался бы он жив при Сталине,
                                                  нонконформист?
По приглашению музея в войну он был в США
И там оставил память от своих рукоделий.
Везде, где побывал, вписал руками
                                                    свой дух души,
Там (где культуры), есть следы его ожерелий.
И жёнушка его была талантливой натурой,
И её книга[9] дополнила его воззренья,
Хасидская описана в ней вся субкультура,
Такие люди жили с этим с дня рождения.
Она была движком стихотворений и работы,
Он без последнего её согласья не кончал.
Он был счастливым в творчестве и в жизни,
                                                        как в полёте;
Когда она скончалась[10], он работать перестал.
С Вирджинией Хаггард дочь
                                           познакомила Шагала,
И с ней у них родился скоро общий сын Давид
Семь лет счастливых жила в книге написала[11]
Совместного взяв сына убежала – он убит.