Они брали Рейхстаг

Ранение оказалось тяжелым. Два ребра выбило, несколько осколков попало в живот, маленький в печени застрял. Четыре месяца в госпиталях провалялся. Из живота осколки извлекли, а печень хирург не решился трогать. Живая ткань, говорит, обволочет металл, обезвредит. Наверно, так и вышло. Пока не беспокоит.

А «языка» сразило наповал. Сильно переживал я неудачу. Собой надо было прикрыть. Не успел. Когда сказал об этом, один раненый с кулаками на меня полез: «Фашиста жалеешь!» Глаза от злости потемнели, готов в порошок стереть. Не разведчик, как ему объяснишь?…

Второй раз ранило в ногу в бою за село Высотово, под Старой Руссой, в феврале сорок третьего, а третий – в марте этого года – осколок угодил в правую руку. Потом горел в блиндаже на КП – это было в июне…

С жестокими боями форсировали мы тогда реку Великую. Выбил наш батальон фашистов с одной командной высоты. Но немцы никак не могли примириться с утратой – трое суток непрерывно контратаковали. Двадцать четвертого июня комбат Давыдов отправился в роты. Я, его заместитель, остался на КП. Рядом с блиндажом стоял танк, он поддерживал нас огнем. Высота все время окутана дымом: обстрел не прекращался ни на минуту. Телефон то и дело подпрыгивал. Вдруг блиндаж тряхнуло с такой силой, что я ударился головой о стену. Запомнилось пламя, устремившееся почему-то волнами в блиндаж, а не вверх.

О случившемся узнал позже, в армейском госпитале. Оказывается, немецкий снаряд угодил в танк. Взорвались баки, и горючее хлынуло в блиндаж… Уцелел на мне лишь поясной ремень, все остальное сгорело. Тело получило тяжелые ожоги. Долго ничего не видел. Думал, навсегда слепым останусь. Как-то врач развернула простыни, в которые я был завернут, осмотрела. В ее взгляде впервые заметил надежду. И действительно, вскоре кризис миновал.

Возвращался в свою часть на крыльях. Командир полка Зинченко встретил тепло.

«Ты знаешь, Степан Андреевич, четыре месяца на фронте – большой срок, – пожимая руку, говорил он. – Но ждал тебя. Ты теперь командир третьего стрелкового батальона». – «А что с Давыдовым?» – «Жив, жив твой дружок, только переведен в шестьсот семьдесят четвертый полк».

У меня отлегло от сердца.

Командовать самостоятельно начал в разгар наступления. Тут не до переживаний. Надо было уяснить обстановку, определить задачи ротам. Конечно, будь Василий Давыдов рядом, помог бы… Порой очень требовался его совет.

Освобождали мы Латвию. Настроение у бойцов бодрое, задачу выполняли успешно. Правда, враг огрызался сильно. Двадцать восьмого октября осколок мне в руку угодил, опять в правую, у самого локтя мышцу повредило.

Конечно, не очень страшно, но опять же угроза попасть в госпиталь. Вызвал я командира санитарного взвода, попросил сделать все необходимое на месте.

Покачал он головой: с таким ранением, мол, госпитализировать надо, но уступил, понял мое состояние. К счастью, рана заживала быстро. Успешное наступление, что ли, помогло – не знаю.

Одну деревню думали взять с ходу, не вышло. Зубами в нее фашисты вцепились, из каждого дома вели огонь. Полдня бились. Вдруг с левого фланга ударили соседи, и враг был смят. Заинтересовался я, кто помог нам в трудную минуту. Пошел искать и вдруг вижу в конце улицы офицеров, и среди них – Давыдов. Бросились друг к другу, обнялись. «Вася, я как предчувствовал, что увижу тебя, в госпиталь не пошел!..»

Договорились обязательно встретиться в Риге, а не пришлось – еще старый бинт не успел снять с руки, ранило в шестой раз. В лесу это было. Снаряд невдалеке разорвался, осколки прожужжали мимо, а поднятое в воздух бревно ударило по ногам. Кости голеней перебило. Теперь вот тревожусь: срастутся ли, встану ли в строй, встречусь ли с Василием?…

Сестра принесла почту. Оживились раненые, каждый с нетерпением ждет вестей из родного дома. Увидев письмо своего ординарца, Неустроев улыбнулся. Хорошим солдатом оказался Петр Пятницкий – собранным, аккуратным, смелым. А каким встретил его…

Случилось это недавно, когда батальон дрался уже здесь, в Прибалтике. После боя Неустроев направлялся в тылы батальона, когда из кустов прямо на него вышло подобие человека. Даже вздрогнул – то ли от неожиданности, то ли от вида незнакомца. Какое-то привидение стояло перед ним. Глубоко запавшие глаза, провалившиеся щеки, каждая косточка видна… А увидел офицера, сделал шаг вперед, подтянулся – руки по швам, пятки вместе – и слабым голосом четко доложил: «Товарищ капитан! Рядовой Пятницкий бежал из плена».

Непривычно было слышать доклад из уст человека, одетого в истлевшее тряпье узника. Не сразу нашелся, что ответить. Вспомнился рассказ отца о том, как он пытался бежать из немецкой неволи в прошлую войну, как голодал, как ловили его и жестоко били. Что-то подступило к горлу, и комбат по-дружески протянул руку: «Поздравляю тебя, товарищ Пятницкий, с возвращением». И повел к кухне. Потом слушал страшный рассказ о плене.