И не только раненые их привлекают. Сами врачи, медсестры, санитары тоже достойны доброго слова в газете. Во время наступления сутками не спят, сколько жизней спасают! А сколько среди них подлинных мастеров своего цела! Скажем, главный хирург Алексей Степанович Бушуев. Не только в дивизии, во всей армии славится.
Навещая раненых своего взвода, Сорокин успел познакомиться со многими врачами. Да и его ран касались их умелые руки. Не раз благодарил он хирургов Константина Кузьмича Батаева, Анну Михайловну Кокоулину.
Вот та же Калмыкова – всего полгода на фронте, а как работает! Сорокин как-то разговорился с ней, похвалил за то, что быстро освоилась с фронтовой обстановкой. И тут обычная веселость ее пропала, глаза потускнели* «Привыкнуть к фронту трудно, даже, пожалуй, невозможно», – грустно призналась она и рассказала о только что законченной операции.
Привезли молоденького солдата Сергея Мамонтова. Нога у него висела как плеть, была холодная и вся черная. Нужно срочно ампутировать, чтобы спасти жизнь солдату, а он умоляет: «Доктор, миленький, оставь ногу-то, не отрезай. Ну как я без нее буду, ведь я совсем молодой!» Разве к такому привыкнешь?
Сейчас обрабатывает рану легкую, и настроение у нее веселое, хотя глаза и воспалены: «Если два-три часа в сутки урвешь для отдыха, это уже хорошо. Десять дней уличных боев дорого стоили…» Отошла к крану, стала мыть руки. Тем временем Аня бинтовала раненого.
– Ну, разведчик, показывай, что у тебя, – шутливо спросила Калмыкова, подходя к Сорокину.
– Да ничего серьезного, Раиса Федоровна. Осколка на память в голове не засело… – Взгляд Сорокина остановился на тазике, почти до краев наполненном пулями и осколками. – Ого, сколько вы их повытаскивали! Эти, что ж, не захотели брать?
– Всякие тут, – вздохнула Раиса. – Иные не могли взять, иные не пожелали. Взяла бы сама эти фашистские «сувениры», да тазик не поднимешь… Ой, как вам марлю положили…
– Сам обматывал, возвратившись из рейхстага.
– Как, вы из рейхстага и молчите? Радио о вас передавало. Расскажите же толком, как и что там… – Увидев входящего в операционную командира хирургического взвода лейтенанта Матюшина, обратилась к нему: – Иван Филиппович, лейтенант Сорокин из рейхстага, к счастью, сравнительно легко отделался. Посмотрите.
– Много там раненых? – спросил Матюшин, разглядывая рану.
И когда Сорокин ответил и назвал в числе раненых лейтенанта Греченкова и сержанта Такнова, хирург недовольно проворчал:
– Греченков – известный «симулянт», всегда игнорировал медсанбат. Все на своих средствах тянет. И подчиненные с него пример берут, не идут в медчасть. Этак и доиграться можно.
– Он еще у «дома Гиммлера» был ранен.
– Ай-я-яй, – покачала головой Раиса. – Раненый пошел на штурм рейхстага?
– Говорит, совсем забыл о ране. И не мудрено: Кенигсплац хуже ада.
– Приготовьтесь, Раиса Федоровна, – сказал Матюшин. – Раз Магомет не идет к горе… В общем, придется нам выбросить пункт в рейхстаг.
– Я готова хоть сейчас, Иван Филиппович.
Сорокин хотел повидать своего Санкина, но Матюшин огорчил: в тяжелом состоянии солдат отправлен в госпиталь. Подробности расспросить не успел – подъехала машина, в которой командир медсанвзвода полка Григорий Жидель привез раненых, и надо было срочно перенести их в помещение.
В приемной Сорокин столкнулся с Лысенко. Сдав пленных и узнав, что медсанбат рядом со штабом дивизии, он поспешил туда. При виде друга Сорокин остолбенел, потом в тревоге бросился к нему:
– Ты ранен?
– Нет, пришел навестить раненого.
Веселый тон помкомвзвода успокоил лейтенанта, все еще не выпускавшего его руку.
– Пойдем в полк, по дороге все расскажешь.
Обстрел моста и прилегающего к нему района продолжался, то и дело приходилось нырять в подвалы.
Облегченно вздохнули, лишь войдя в «дом Гиммлера», за толстыми стенами которого было безопаснее. Но именно здесь и случилась беда. Когда Лысенко заглянул в одну из комнат первого этажа, туда влетел снаряд. Взрывная волна бросила старшего сержанта в угол. На какое-то время он потерял сознание. Очнулся, ощупал себя – цел и невредим! Каких только чудес не бывает на фронте!
Взгляд его остановился на развороченном окне. Ага, это в него попал снаряд. Но почему стало так тихо? Встал, потер уши – тишина не нарушалась.
В комнату вбежал Сорокин. Он что-то кричал, но Лысенко ничего не слышал. Выходит, оглушило. Сорокин подхватил его под руку и повел в подвал. Лысенко хотел объяснить, как все произошло, однако язык не повиновался: прилипал к нёбу, заплетался. Выходит, еще и контужен.
Около часа просидел, облокотившись на вещмешок, прежде чем стал различать еле уловимый грохот, будто артиллерия стреляла где-то за много километров.
«Значит, глухота пройдет», – обрадованно подумал он и твердо решил возвратиться в рейхстаг, где сражались его друзья-разведчики.
Глава девятая
Знамя победы
1