Они были мелкие и золотокрылые

Артемий вошёл, дёргая себя за ухо. Лицо было красным, как раздавленный помидор, взгляд – безумным. Эдуард вздохнул. Истерик он не любил, сыновьих – особенно, но – за километр видно – если сейчас сын не выкричится, то разнесёт к хрюкорылам теплицу. Или – чью-то башку. Уж лучше принести в жертву уши.

– Что случилось, сын? – спросил он.

– Эжен Славский – скотина! – с трудом, словно его душат, выдохнул Артемий и сел на кровать. – Жрать хочу.

– Я сам недавно пришёл. Думал, пожарить синтомясо.

– Дрянь. Капусты бы тушёной, – скривился Артемий.

Эдуард моргнул и хмыкнул.

– И с каких это пор мы предпочитаем мясу – траву?

– Она настоящая, – фыркнул сын. – И потом, зачем-то же она растёт в теплице.

Действительно. Эдуард сам не вполне понимал, зачем нужны эти круглые зелёные головешки, от которых больше возни, чем толку. Но капуста – одна из немногих культур, которую относительно легко купить. А теплица должна жить в память о хозяйке… Но как же не хочется сейчас, после дня возни с ломавшимися один за другим ботами, кромсать эту пакость. Другое дело – уже нарезанные, просоленные и почти готовые к пище кусочки.

Эдуард хлопнул в ладоши.

– Что ж, кто хочет капусту, тот пусть ею и занимается!

– Ладно. Давай своё мясо, – снова скривился сын.

Эдуард надел фартук и пошёл на кухню.

– Так что там с Эженом?

– Жлоб он паскудный. Прошу его помочь с пропуском на вторую полосу. Сам недавно был там и ещё будет! Что ему – трудно помочь? Можно же что-нибудь придумать. Но он даже пытаться не стал!

– Та-а-ак, – Эдуард едва не выронил широкие щипцы с зажатым в них синтомясом. – И что он делал на второй полосе? И что ты сам там забыл?

– Он к сестре ездил, – хмуро бросил Артемий.

– Ясно. На второй вопрос можешь не отвечать.

– Что ты понимаешь…

– О, да! Я ведь никогда не был молодым! – Эдуард сунул щипцы в пасть допотопной бот-плиты, установил на таймере время: десять минут. – Послушай, сын, он туда ездил по приглашению сестры. Близкой родственницы. Уверен, пробыл в гостях совсем недолго, от границы до её дома и обратно ехал в фургоне без окон, и её окна были зашторены всё время, что он там провёл. Ещё и блокиратор вкатили для подстраховки.

– Он мог бы хотя бы…

– Что? Провезти следующий раз тебя тайком? Взломать Систему Аколитус и подделать приглашение? Чтобы вас обоих вообще стёрли и на обочину вышвырнули? С Феодорой вместе. Она, к слову, тоже кому попало приглашения рассылать не может.

– Она могла бы хотя бы… Привет она мне передала, я счастлив просто!

– Артемий, послушай, – Эдуард сел на табурет и похлопал по седушке соседнего, – тебе надо выучиться. Сейчас это главное. Стать хорошим специалистом в своей области. Тогда однажды на вторую полосу ты придёшь с гордо поднятой головой, а не как вор.

– Ага! Лет через десять-пятнадцать! Когда она уже и думать обо мне забудет.

«Она и сейчас о тебе не думает», – едва не брякнул Эдуард, но вовремя сдержался. А раньше ведь никогда не сдерживался. И – кто его знает – может, правильно делал… Привет ему передали, дуралею! Глупый сын, похоже, принял обычную вежливость за особое внимание к своей персоне.

– Есть ещё один способ, который, возможно, ускорит процесс… – осторожно начал Эдуард. – И не вышвырнет тебя на свалку.

– И какой же?

– Вспомни, как сама Дора попала на вторую полосу?

– Вот только не надо мне снова совать инопланетную тварь! – Артемий вскочил, опрокинув табурет. – Хватит с меня твоей пакости. Ты ещё и материнское имя ему дал!..

– Ладно, ладно, я только предложил, – Эдуард примирительно выставил перед собой руки, за его спиной тренькнула бот-плита. – Мясо готово.

– Поем в теплице, – буркнул Артемий, потянувшись за тарелкой.

Дожевав синтомясо с соусом из сливо-редиса, Эдуард принялся мерять шагами кухню. Затем переместился в спальню, где на диване уже гордо восседал златокрыл. Он внимательно посмотрел на Эдуарда. У Пряника из «Утро-Булки» глаза были ярко-янтарного цвета, у Терезия же тёмно-карие, бархатистые.

И что этот балбес сейчас делает? Бьется головой о кадки с растениями? Или швыряет их в окна? Больше всего в эту минуту ему хотелось ворваться в теплицу и посмотреть, что в ней происходит. Но сын такого рвения точно не оценит. Психанёт. Заорёт, что ему не дают свободы. И уберётся в свою общагу. А ведь только-только учиться начал – и сын, и отец.

Эдуард заставил себя сесть на диван и просмотреть сообщения на слимфоне. Один новый заказ и куча дурнопахнущего спама. В прямом смысле – дурнопахнущего, рекламные сообщения ужасно воняли. В своё время Эдуард не пожалел денег и раскошелился на подобную услугу. От всей рекламы, на которую он самолично не подписался, несёт навозом. И открывать не нужно – сразу в корзину. И окружающим можно объяснить: очередной мега-дезодорант пиарят!

Письма Терезы всегда пахли морским бризом.

А Артемия – горьким огурцом.

И что же, всё-таки, балбес делает? Одним бы глазом взглянуть и успокоиться. Можно прокрасться к окну и посмотреть. Один раз. Просто убедиться, что с сыном всё в порядке. Глупость, конечно, феерическая, но что к хрюкорылам делать, если душа не на месте?