— Не торопись, святая душа, — Степанов поднялся, прошелся по юрте, разминая затекшие ноги. — Я так же думал — до тех пор, пока не потерял свои рудники. Приехал комиссар с бабой из Якутска и в два счета взбудоражил рабочих, казалось, тихих да покорных… Теперь я здесь… Свидеться бы с тем комиссаром, живым бы сожрал!
— Степанов дельно говорит, — ламут сунул бусы за пазуху. — Не песцов идем ловить… Сумели чекисты в один край пройти, не погибли. И посты наши их проморгали… Но теперь деваться им некуда. Проводниками у них поедут наши люди. Чтобы в горячке проводников не подстрелить — они будут на белых оленях.
— Дело придумали! — поддержал Букан. — Умный ты!
Поселок рудника. Махорочный терпкий дым витал в избенке, утонувшей по самые окна в земле. Здесь разместилась оперативная группа чекистов. А гостями их были рудничные рабочие, пастухи, охотники.
Шутка ли, пройти восемьсот таежных верст зимой?! Миновать кордоны белых, обмануть бандитских прихлебателей и появиться здесь, во владениях новоявленного хозяина края полковника Бочкарева… Любопытство разбирало собравшихся.
Чекисты сидели за столом, на котором металось пламя жировки. Темно-русый, с овальным лицом — на нем выделялись смелые глаза — особо привлекал внимание: этого уже знали. В прошлом году, когда рудник еще работал, появился вдруг комиссар Василий Белянкин, русский по виду и привычкам человек, с женой — молодой остроглазой якуткой, добродушной хохотуньей. Несерьезно восприняли тогда рабочие затею Якутска, уполномочившего супружескую пару отобрать рудник у хозяина!
Не сразу пришел этот Белянкин к рабочим. Присматривался к людям. На охоту ходил вместе, в игрищах участвовал. А потом заявился безоружным и как со старыми знакомыми начал толковать, как говорится, за жизнь. Доподлинные слова его, наверное, забыли, но все помнят: говорил убедительно.
Тенью метался за уполномоченным хозяин рудника Степанов: искал случай расплатиться с комиссаром, но рабочие не дали ему совершить зло. По нраву пришелся им Василий, покорил простотой, смелостью. Кровопийце Степанову заявил: «Почему рабочие должны жить плохо, если могут жить лучше!»
По первой оттепели Белянкин тронулся в Якутск — новые дела назад позвали…
— Говорят, будто японские и китайские войска на Лену вышли и атаман Семенов двигается на Якутск, — раздался голос из темного угла. — Разъясни, ты человек знающий.
— Вранье это, но не скрою, товарищи, настоящий политический момент сложный, — Василий пятерней провел по волосам. — Но что касается ответа по существу, так это бессмысленная авантюра антисоветских элементов, которая разносится обывателями по улусам, и некоторые неустойчивые люди клюют на гнилую приманку, больше того — создают банды, грабят своего же соседа.
— Это я понимаю, но вот вопрос все же имеется… — От двери к столу прошел высокий рабочий. — Интересен ли Советской власти я, Петр Христофоров? Или пусть он, Петр Христофоров, загинается, как олений рог?
— О себе чего речь повел? — зашумела, заволновалась избенка.
— Пущай капсекает.
— Что ты — Колчак или какая другая знаменитость, время чтобы на тебя убивать?
— Рабочий я! — распалялся Петр. — Советская власть — есть власть рабочих. И еще крестьян. А раз такое дело, значит, ей интересен и я, как я есть рабочий. Так я понимаю?
— Продолжай!
— Тогда на какой хрен хозяина рудника скинули?! Шахты закрыли! У меня дома три рта… Чем их кормить? Получается: неинтересен я Советской: власти?
— Ну ты погоди выводы-то выводить, — Белянкин хлопнул шапкой о стол, поднялся. — Понимаю, тяжело, трудно. Но это, товарищи, временный политический момент. И тут ты хоть и рабочий, а темнишь. Скатываешься на мелкособственнические тенденции.
— Чего там, своя рубаха, она, конечно, ближе к телу, — зашумели в избе. Лепесток пламени закачался, чадя и постреливая.
— Но всю жизнь за свои хомуты тоже нельзя трястись! — крикнул другой.
— Потерпите чуток, товарищи, работа будет налажена, и хлеб будет, — произнес твердо Белянкин. — Разобьем белую нечисть, все наладится!
— Правильно, комиссар…
— Белянкин Василий… Как же это кольцо попало к вам? — следователь, скрывая волнение, нажал локтями на стол так, что тот заскрипел.
А старого бандита воспоминание, видно, всколыхнуло, он оживился…