Они и я

Может быть, существует разница между книгой и жизнью. В книге ты наслаждаешься своей забавой, но каким-то образом ускользнешь от расплаты за нее; в жизни расплата единственный несомненный результат. Я искал воображаемого головореза, который за две недели до экзамена обвязывает себе голову мокрым полотенцем, пьет крепкий чай и проходит «с отличием».

Дик говорил, что он пробовал прибегать к мокрому полотенцу, но оно никак не держалось на месте. Мало того, оно вызвало у него невралгию; а крепкий чай причиняет расстройство желудка. Я рисовал себе гордого, снисходительного отца, отчитывающего сына за проделки, иногда отворачиваясь, чтобы скрыть свою улыбку. В действительности мне не представлялось случая скрывать улыбки. Я чувствую, что он поступает недобросовестно, тратя по-пустому мои деньги и свое время.

— Он теперь хочет начать новую страницу своей жизни, — сказала Робина. — Я уверена, что из него выйдет прекрасный сельский хозяин.

— Я не мечтал о сельском хозяине, — ответил я. — Я мечтал о первом министре. Да, много разочарований приносят дети!

Вот и Вероника совсем не то, что я думал. Я люблю шаловливых детей, люблю читать рассказы о них; их шалости меня забавляют. Но вовсе не забавляет ребенок, который кладет фунт пороху в горящую печку и сам спасается только каким-то чудом.

— А между тем, — заметила Робина, — опиши это в книге — ну, хоть бы ты сам — получилась бы смешная история.

— Может быть, — согласился я. — Беды, случающиеся с другим человеком, всегда могут быть смешными. Как-никак, а теперь я в продолжение полгода буду бояться, как только она скроется у меня из глаз, чтобы она еще не напроказничала чего-нибудь. Это страшно расстроит мамочку, если нам не удастся скрыть от нее.

— Дети всегда останутся детьми, — в виде утешения проговорила Робина.

— Вот на это-то я и сетую, Робина. Мы всегда надеемся, что наши дети составят исключение. В Веронике масса недостатков, и недостатков вовсе не извинительных. Она ленива — даже мало, что ленива…

— Ленива, — согласилась Робина.

— Но в ней могли бы быть другие недостатки, которые вовсе не портили бы ее, — указал я, — недостатки, которые вызвали бы мое сочувствие и заставили бы еще больше любить ее. Вы, дети, так упрямы. Вы и недостатки свои выбираете по своему вкусу. Вероника не всегда правдива. Я желал, чтобы у меня семья состояла из маленьких Георгов Вашингтонов, которые не в состоянии были бы солгать. А Вероника на это способна. Чтобы выпутаться из беды, и если есть надежда, что ей поверят, она солжет.

— Все мы в детстве были способны на это, когда чувствовали за собой вину, — утверждала Робина, — и Дик и я. Это недостаток обычный у детей.

— Знаю, — ответил я, — но я не желал иметь детей с обычными недостатками: я желал иметь что-либо оригинальное. Я желал, чтобы Робина была моей идеальной дочерью. У меня в уме составился образ дочери очаровательной. Ты нисколько на нее не похожа. Не говорю, чтобы она была совершенством, и у нее могли быть свои недостатки, но это были бы такие милые недостатки — куда милее твоих, Робина. У нее был бы характер, — женщина без характера скучна, — но такой характер, за который ее только больше бы любили. У тебя не такой. Хорошо бы, если б ты не так торопилась и предоставила мне образовать твой характер. Мы бы все с большим одобрением отнеслись к нему. Он имел бы всю привлекательность твердого характера, не имея его неприятных сторон.

— Отчего ты не образовал собственного характера по этому образцу, папа? — спросила Робина.

— Я имел в виду женский характер, Робина, — объяснил я. — А что ты находишь дурного в моем?

— Да ничего, — ответила Робина, но ее тон возбуждал сомнение. — Мне иногда кажется, что было бы лучше, если бы у тебя был характер более пожилого человека — вот и все.

— Ты уже не раз намекала мне на это, Робина, — заметил я, — не только относительно моего характера, но вообще относительно всего. Ты как будто недовольна мною, что я слишком молод.

— Может быть, не годами, — отвечала Робина, — но… да ты сам понимаешь, в чем дело. Всегда хотелось бы, чтобы отец был выше и почтеннее всех.

— Мы не можем изменить своего я, — объяснил я ей. — Другая дочь ценила бы, что в отце сохранилось настолько юношеской отзывчивости, что он может сочувствовать детям и понимать их. Почтенный старый ворчун воспитал бы вас совершенно иначе. Позволь доложить тебе это, дочь моя. Вряд ли ты любила бы такого отца.

— Очень может быть, — согласилась Робина. — Ты прав: в некоторых отношениях ты бываешь очень мил.

— Приходится в этой жизни брать людей такими, как они есть. Не можем мы требовать, чтобы все были таковы, какими мы бы желали их видеть, а может быть, даже, будь они такими, они бы вовсе не нравились нам. Не беспокой себя мыслью, насколько они были бы лучше, а лучше думай, насколько они хороши, как есть.

Робина сказала, что попытается.

У меня проснулась надежда, что из Робины выйдет разумная женщина.

VII