Они найдут меня сами

— Давайте с онкологами посоветуемся и решим. По моему мнению, пару недель можно и подождать.

После спонтанного консилиума определились с датой операции, и мы с папой вернулись домой в Троицк. Папе я сказал, чтобы не волновался, все будет хорошо. Но оперироваться надо чуть позже, в конце января — начале февраля, когда будут сильные морозы. Я не стал ему объяснять, почему именно так. Просто у людей с энергией растительного мира все операции протекают лучше в зимнее время. Когда обстригают деревья для формирования кроны? Только когда они без листьев.

Папу прооперировали, и он пошел на поправку. Доктор сказал ему, что курить он может не бросать, так как это стресс, а организму лишние нагрузки ни к чему, но первые пару недель нужно воздержаться. Папе как человеку, способному выдержать отказ от курения в Великий пост — от окончания Масленицы и до самой Пасхи, эта новость понравилась. Значит, все не так уж плохо.

28

Алена позвонила мне в марте. Девятнадцатого числа.

— Александр, маме опять плохо, вы не могли бы помочь? После третьей химиотерапии ей стало намного лучше, но сейчас состояние вдруг резко ухудшилось.

Я шел по улице и слушал ее голос, той тревоги уже не было и отчаяния не было, была только надежда на мою помощь. Я не сообразил сразу, насколько ухудшилось состояние ее мамы.

— Приезжайте, привозите маму, я посмотрю.

— Мама в реанимации, я хотела бы, чтобы вы к ней приехали. Я вас отвезу и привезу.

— Сегодня четверг, у меня все расписано. И завтра я тоже занят и не смогу отменить прием. Давайте в субботу, двадцать первого числа.

Мы договорились о времени, а я стал думать, как помочь, минут пять сидел в какой-то прострации. Голос Алены не давал мне возможности расширить объективную реальность до понимания проблемы. Что-то было в ее голосе такое, что меня тревожило.

В субботу, минута в минуту прозвенел звонок. Звонила Алена.

— Я на месте, светло-голубой «Опель».

Я сразу увидел автомобиль и кое-как сквозь мокрый снег, пропитанный реагентами, пробрался к нему. Открыл дверь.

— Алена?

— Да, Александр, здравствуйте!

На меня смотрела симпатичная кареглазая длинноволосая девушка. Я пристегнул ремень, и мы поехали по Москве. Отменно водит машину, подумал я. «Опель» был необычный. Это был кабриолет. Я впервые в жизни ехал в кабриолете. «А я сяду в кабриолет», — в голове крутанулась песня в исполнении Успенской. Стоп, я еду в НИИ гематологии по очень важному делу, я еще не знаю ни своей стратегии, ни тактики, и при чем здесь Успенская с ее песней? Кабриолет как кабриолет. Нет, не может он так на меня влиять, значит, это хозяйка машины, ее энергия заставляет меня беззвучно мурлыкать. Я поймал себя на мысли, что не пел уже лет сто.

Сознание вернулось на место. Я посмотрел на Алену. Да, того ужаса я не чувствую, но все равно она переживает. Хорошая дочь. Когда она мне написала письмо в первый раз и я увидел дату рождения ее мамы, был несколько удивлен: у молодой девушки мама была ровесницей моей мамы. Бывает. Но редко. Сейчас посмотрю, что там и как.

Мы заехали в клинику через какие-то задние ворота. Алена энергично шла впереди на высоченных каблуках, я шел за ней и думал, что вот дал же Бог такую фигуру, и как она на таких каблуках ходит, это же эквилибристика какая-то. Если бы я не знал ее дату рождения, я все равно бы ее вычислил сам: она была теплым августом. Мы зашли в тесную кабину лифта и рассматривали друг друга. Она спокойно, а я нет. Мне хотелось ей улыбнуться. Совершенно не время и не место, больничный лифт, а я веду себя неадекватно. Значит, все-таки она.

Когда мы вышли из лифта, моя улыбка была просто сметена энергией горя. Не могу описать свое состояние, когда вокруг тебя люди, ожидающие смерть. Все мы знаем, что умрем, а эти знают, что скоро. Мимо нас провезли каталку: молодой, совершенно лысый парень лет двадцати, ему уже оставалось недолго, но он яростно рассматривал жизнь, и его взгляд остановился на мне. «Держись», — подумал я, глядя ему в глаза, он понял, улыбнулся в ответ. Маленькие дети, пяти-шести лет, и тоже без волос, тихо-тихо, как старички, шли по коридору. Все были в масках. Я тоже был в маске, ее Алена дала мне еще в лифте. Иммунитет у пациентов этой клиники крайне низкий, поэтому все в масках. Медсестра подала мне халат и бахилы и повела в палату.

Палата выглядела как бокс для особо опасных инфекций. Ничего лишнего: металл, стекло и полная изоляция от внешнего мира. Мама Алены знала меня — это она видела меня по телевизору, это она попросила Алену найти меня. Я поздоровался, присел на стул и попросил закрыть глаза. «Отправлю-ка я тебя для начала на родину, в оренбургские степи». Я закрыл глаза — и ветер зашумел у меня в ушах, и ковыль цеплялся за штаны, и степные запахи перебили запах больницы. Степь я люблю с самого своего рождения и знаю, как она действует.