Они не пройдут! Три бестселлера одним томом

Старший лейтенант вскочил и что было сил рванулся вслед «тридцатьчетверке», не глядя, бегут ли за ним остальные. В одно мгновение он догнал танк, что успел уже проехать половину площади. Внезапно машина встала, но это уже не имело значения, до проклятого дома оставалось пятнадцать метров, и комвзвода бросился вперед. Петрову казалось, что все пули летят ему в лицо, но до серой стенки старший лейтенант добежал живой и невредимый. Внезапно оживший советский танк на мгновение отвлек немцев, сбил им прицел, подарив пехотинцам секунды жизни. Комвзвода быстро осмотрелся — ему показалось, что до школы добежали почти все. Рядом тяжело дышал седоусый, рывок дался ему нелегко. Над головой у Петрова снова загрохотал пулемет, и старший лейтенант бессильно выругался — у него не было ни одной гранаты, чтобы швырнуть в амбразуру. Внезапно седой боец тяжело поднялся, сжимая в руке гранату. Он выдернул чеку, хладнокровно подождал пару секунд, и, не размахиваясь, сунул гранату в окно. Внутри кто-то отчаянно крикнул, и тут же ударил взрыв, от которого закачалась стена. Как по команде, другой красноармеец швырнул связку гранат в орудийную амбразуру. В этот раз рвануло сильнее — со второго этажа посыпались обгоревшие бревна, из окон плеснуло дымом и пламенем, и тут же донесся дикий, выворачивающий крик горящего человека. Петров прыгнул к дымящейся амбразуре и выпустил внутрь полдиска. Внутри что-то трещало, потом раздался глухой взрыв, и старший лейтенант махнул рукой:

— От дома! У них сейчас снаряды начнут рваться!

Они отбежали от пылающего здания, в котором не могло остаться ничего живого, и в этот момент седоусый дернул Петрова за рукав:

— Товарищ танкист, машина твоя горит.

Старший лейтенант обернулся — над «тридцатьчетверкой» поднимался сизый дым горящей солярки. Комвзвода всматривался в пожар, пытаясь понять, открыт ли передний люк, и тут старый боец сказал:

— А маленький вроде так и не выскочил…

Оттолкнув седого, Петров, как бешеный, бросился к горящему танку.

* * *

Осокин в третий раз попытался поднять крышку переднего люка и в бессилии упал обратно на сиденье. Второй снаряд заклинил ее намертво, так, что даже здоровому не поднять. Водитель тяжело свалился с сиденья и потянулся к нижнему люку, но тут силы оставили его. Танк горел, теперь уже по-настоящему, из-за броневой перегородки вырывалось пламя — пылал мотор, полыхала разлившаяся солярка. От жара сворачивались волосы, дымился ватник, и Осокин понял — теперь все, конец. Он потянулся за наганом — лучше застрелиться, чем гореть заживо, но сил не хватило даже на это. Мехвод приготовился терпеть самую страшную в своей жизни муку. Внезапно в дымную мглу ударил столб дневного света, и из башни вниз, дико ругаясь, соскочил человек в ватнике и черном шлеме. Осокин почувствовал, что его поднимают и тянут куда-то вверх.

— Щас, Вася, щас, — хрипел Петров.

Командир всегда гордился своей силой — не зря в училище играл двухпудовыми гирями, и сейчас он рывком поднял Осокина на сиденье наводчика.

— Держись там за что-нибудь, сволочь! — крикнул старший лейтенант снизу. — Держись, а то опять вниз свалишься!

Теряя сознание, Осокин ухватился за казенник орудия. Внезапно кто-то крепко взял водителя за шиворот, крякнул, и ефрейтор вдруг оказался снаружи. Его держал на руках коренастый, широкоплечий парень в ватнике и серой шапке, второй пехотинец — седой, усатый, наклонившись, крикнул в дымящуюся башню:

— Лезь сюда, танкист, сгоришь!

Коренастый осторожно посадил Осокина на борт, соскочил на землю и, снова взяв водителя на руки, словно ребенка, потащил бегом прочь. На полпути их догнали Петров и седоусый.

— Быстрее, сейчас взорвется! — крикнул командир.

Они едва успели забежать за избу, когда на площади ударило так, что закачались бревенчатые стены. Петров вырвал Осокина из рук красноармейца, уложил на снег и принялся ощупывать.

— Вася, ты как? — бормотал он. — Ты как, Васенька? Живой ведь? Крови ведь нет… Вась, ты не молчи.

— Га-а…

Осокин говорил тихо, и Петров наклонился, едва не касаясь лицом лица водителя.

— Га-а… Г-а-алав-а-а, — заикаясь, пробормотал ефрейтор.

Старший лейтенант сдернул с головы Осокина изорванный шлем, осторожно повернул голову. Водитель застонал, но командир вдруг рассмеялся, потом закашлялся, вытер слезы:

— Цела голова, Вася, тебя контузило только, слышишь?

Осокин закрыл глаза.

— Там санитар прибежал, — сказал седой. — И ваших попользует, и наших.

— Где Серов? — невпопад спросил старший лейтенант.

— Убили, — угрюмо ответил красноармеец. — Когда бежал, срезали. Уже когда пушку взорвали, посмотрели — а он лежит лицом в снег.

— Так. — Петров помолчал, собираясь с мыслями. — Сколько всего убито?

— Четверо, — сказал коренастый боец, — трое ранено.

— Осталось восемь?

— Восемь, — кивнул красноармеец.

Петров тяжело поднялся.

— А где командир батальона?

— Я не знаю, товарищ танкист, — пожал плечами седой.

— Старший лейтенант Петров, — поправил комвзвода. — Понятно. Ладно, сперва вытащим раненых, потом установим связь.

Он расстегнул кобуру, вытащил наган и проверил барабан.