Они принадлежат всем. Для диких животных места нет

А дело обстояло так. 28 января этого года Алайн Жамар должен был переправить свой самолет в Восточную Африку, в Найроби, для техосмотра. Лететь ему нужно было через Уганду. Но в Уганде как раз незадолго до этого произошел новый переворот. Ничего не подозревавший об этом пилот Жамар совершил промежуточную посадку на аэродроме Энтеббе близ столицы Уганды — Кампалы и был немедленно арестован по подозрению в шпионаже. Он потом рассказывал мне, что его сразу же обрядили в арестантскую одежду и бросили в тюрьму, где он был вынужден питаться кашей из маниока и пить грязную воду. В результате Жамар заразился каким-то кишечным заболеванием и в довершение целую неделю пролежал с тяжелым приступом малярии, так и не добившись врача или хотя бы таблеток. Когда его водили по коридорам и где-либо открывалась дверь, он каждый раз обязан был садиться на корточки, а голову прятать между коленями. В камере он находился обычно еще с тремя другими заключенными, но все время с разными — они периодически менялись.

За все это время, в течение нескольких недель, Жамар видел только одного белого. Это был англичанин, который, однако, не удосужился никуда заявить, что в угандийской тюрьме сидит европеец. И только один греческий пилот, которого выпустили несколько раньше, оповестил об этой мировую общественность.

Я как раз находился в Восточной Африке, где и получил подряд несколько тревожных телеграмм из Заира с просьбой постараться помочь попавшему в беду бельгийскому пилоту. К счастью, я был знаком с одним из новых министров Уганды, профессором зоологии Банаге из университета Макерере. Я начал бомбардировать угандийское правительство и посольство телеграммами, и 27 февраля Жамара действительно выпустили. Он полетел на своем самолетике в Найроби и вернулся затем назад в Заир.

А теперь я увидел его собственными глазами — этого несчастного страдальца Жамара! Ему 34 года, но можно дать от силы 25, и он за это время хорошо отдохнул и оправился от своего потрясения. Я сажусь вместе с ним в его самолетик, и мы летим на самый север страны, к знаменитой станции по приручению слонов Гангала-на-Бодио. Она находится совсем недалеко от границы с Суданом.

В Европе до меня доходили слухи, что в 1965 году станция по приручению слонов и лагерь по отлову окапи были полностью разрушены. Их больше не существует. Какова же была моя радость, когда я, приземлившись на новом местном «аэродроме» — аккуратной взлетной площадке, сразу же понял, что это неправда. Все строения были целы. Более того, к ним прибавилась еще и маленькая гостиница. Когда я неуклюже вылез из «Цессны» (у меня затекли ноги от долгого сидения), то, к большому своему удивлению, обнаружил, что меня встречают со всеми что ни на есть почестями: корнаки и обходчики парка выстроились по-военному возле взлетной полосы под государственным флагом, духовой оркестр играет на рожковых инструментах, школьники поют, и воздвигнуто нечто вроде триумфальной арки из пальм и цветов…

Я был поражен! Я был вынужден принимать парад и держать ответную речь, притом по-французски, как и во все последующие несколько недель. А мой французский за последние десять лет сильно «заржавел» за ненадобностью!

Затем появилось одиннадцать рабочих слонов. Они шли ровным строем с корнаками на спине. Мне опять, как прежде, было непривычно видеть, что сидят погонщики на самой вершине спины слона, а не на его шее, свесив ноги по обе стороны за ушами, как это принято в Индии. Такая манера езды на слонах, которую я наблюдал в Ассаме, где мне не так давно пришлось побывать, кажется мне значительно удобнее и устойчивее. Тем не менее, когда я здесь несколько позже задумал покататься на слоне, мне пришлось сесть «по-африкански», то есть залезть на самую верхотуру спины и держаться за веревку, опоясанную вокруг туловища животного.

Все люди, работающие на станции, принадлежат к племени азанде. Сразу же после обеда при ярком солнечном освещении молодежь стала демонстрировать нам народные танцы. Комендант станции объяснил мне, что ему пришлось уговорить их облачиться для этой цели в традиционные одежды племени, изготовить необходимые музыкальные инструменты и танцевать, как это принято по старинным обычаям. Мы заметили, как капрал, не говоря ни слова, подошел к молодым девицам и снял с них бюстгальтеры…

Ритмичные звуки, угловатые, дергающиеся движения показались мне удивительно знакомыми — и отнюдь не по африканским воспоминаниям. Это ведь те самые буги-вуги или твисты, которые теперь танцует весь мир! Вокруг стоят молодые женщины в длинных платьях и цветных накидках, которые сейчас модны в Африке. На руках они держат детишек, но колени у них так и подрагивают в такт музыке. Под вечер они уже все танцуют — начинаются настоящие народные гулянья.

А я сижу и беседую за кружкой пива с молодыми людьми из племени азанде. Они поражены, даже просто поверить не могут, что во Франкфурте, да и во всем мире вообще, переняли африканские танцевальные движения, а также ритмичную джазоподобную музыку африканского происхождения.