Оставшийся с нами парень в маске рыть землю не умел категорически. Я бы ему не доверил огород под картошку перекопать. Пришлось мне, мысленно скрипя коленной чашечкой из высоколегированной нержавеющей стали, взяться за эту работу. Но копать я умел, что постарался доказать. В спецназе ГРУ копать окопы или вообще все, что нужно копать, учат хорошо. И учат этому, естественно, офицеры. Значит, сами офицеры должны это уметь в совершенстве. И я показал, как следует копать. И уже быстро убедился, что я был необоснованно плохого мнения о рабочих-строителях. Под бетонным забором в самом деле была арматурная сетка, которую, правда, трудно было назвать решеткой, но она в земле уже настолько прогнила, что даже ножницы для арматуры могли бы и не понадобиться. Тем не менее раз парень в маске принес их, я сетку перекусил во многих местах и освободил проход.
– Прошу в гости к депутатам… – показал я рукой и убрал лопатку в чехол за спину. Плоды моего труда были налицо. В проход можно было нырять парами.
– Вы, похоже, всю жизнь могильщиком проработали? – спросил меня один из парней в масках. – Хорошо копать научились.
– Нет. Просто я в Отечественную войну в СС служил. А там нас, знаете, как обучали? Давали время на копание полнопрофильного окопа, а потом пускали против нас танки. Кто не успел выкопать, того танком давили[13]
…Капитан Репьев нашу болтовню не слушал. Он тихо вызвал по переговорному устройству всю свою группу. Оказалось, что собралось больше трех десятков бойцов. А я так резво начал их бить. Не останови меня капитан вовремя, на всех у меня просто «дыхалки» могло бы не хватить…
Репьев отдавал команду еще с внешней стороны забора:
– Проходим по группам. Каждая группа сразу к своему объекту. Первыми идут, у кого объекты самые дальние. Мы с помощником идем в гараж. О выполнении докладывать.
Группы были разные по численности, от трех до восьми человек. И быстро проникли на территорию. Два парня в масках ушли с ними. Мы с Репьевым полезли последними.
– Тридцать метров прямо, потом сорок метров налево.
Он даже знал, где что здесь раполагается. Хорошо с таким помощником работать. Иначе мне пришлось бы еще время тратить на поиски гаража. Может быть, пришлось бы по ошибке ненужные помещения вскрывать. В гараже были окна из стеклянных блоков. Сквозь них виделся свет. Четверо ворот. На всех воротах висели навесные замки. Я вытащил связку отмычек, но капитан остановил меня движением руки и снял с пожарного щита короткий багор. Одно движение, и замок упал. Дешево и сердито. И гораздо быстрее, чем справился бы я. Просто незаменимый помощник.
Мы вошли. Я включил на своем смартфоне видеокамеру, устроил сам смартфон на прежнее место так, чтобы объектив был открыт, и стал даже комментировать свои действия, объясняя, где я нахожусь и что делаю. Снял в качестве свидетеля и капитана Репьева, назвав его по званию, по должности и по фамилии. Видеозапись, таким образом, становилась почти протоколом, оформляющим изъятие бейсбольных бит – вещественных доказательств.
Нужная нам машина стояла у противоположной стены и была хорошо освещена. Красавец черный «проходимец» «Ленд Крузер 200». Дверцы в машине не были закрыты. Я сразу полез в багажник и тут же нашел, что мне было нужно. В багажнике находились все пять бейсбольных бит, что использовались при нападении на капитанов полиции. Значит, можно в сам гараж Законодательного собрания и не наведываться. Разве что забрать пробитую пулей дверцу багажника «Санта Фе», которую уже сменили на новую. Старая дверца лежит, наверное, где-то в куче металлолома. Но эта дверца мне ничего не дает. Я добыл главное. Веревка, чтобы связать биты, у меня была в кармане. И я сразу связал их, чтобы было удобнее нести. Вытер с ручки дверцы свои отпечатки пальцев и поискал глазами капитана Репьева. Он разговаривал с кем-то из своих по переговорному устройству. Ноги капитана высовывались из распахнутой водительской дверцы. Я подошел, дотронулся до ноги. Репьев посмотрел на меня через свою спину.
– Все. Установил под водительское сиденье. Там сразу и заметить не должны.
– Аккумуляторов на сколько хватает?
– Они экономичные. Активируются только на звуки близкой человеческой речи. На разные техногенные шумы не реагируют. Установлен строгий диапазон.