Они сражались за реальности

– Хочу веселья, пьяного и тупого,– без запинки поделился тот сокровенным желанием.

– Все будет. Обещаю! – проникновенно сказал командир.– Но потом. У меня есть превосходное красное вино. Все запахи лета в одной бутылке!

Лева захлюпал носом и уронил слезу. Она тут же застыла на щеке стеклянной бусинкой. Задов прекрасно знал, что у Кузнецова есть настоящий французский коньяк для особых случаев, еще довоенной выдержки. До какой именно войны его разлили, анархист догадывался смутно, но душа Левы жаждала коньяка, а на вино категорически не соглашалась. Тоже мне, запахи лета! Лева с детства любил осень… До слез обидно, когда командует походом такой жадный человек, как господин обер-лейтенант…

Скрипя шестеренками и качаясь из стороны в сторону, карусель замедляла ход. Прекратив вращение, она медленно завалилась набок. Разведчики вернулись домой. Конечно, если домом можно назвать отряд специального назначения. Хотя для кого как. Дело вкуса и привычки.

В этот раз в группе встречающих был почти весь личный состав.

Сильные руки стащили связанных между собой разведчиков с наклонного настила. Пряно пахло медовухой. Последнее время у Муромца вошло в привычку таскать с собой пузатую глиняную крынку. Так, на всякий случай, вдруг в горле пересохнет. Через минуту блаженное тепло охватило иззябшие тела вернувшихся разведчиков. Приятно вернуться из снежных гор в жаркий день на берегу океана. Акклиматизация шла быстро и правильно.

Задов перестал ныть, а Латын потихоньку приходил в себя, оживая на глазах. Отрядный священник крепко прижимал свою сумку к груди и не собирался расставаться с бесценным грузом. Кутерьму встречи и радость возвращения нарушил истошный крик Сусанина: «Пожа-а-ар! Горим, православные!» Иван показывал хромированными вилами, сделанными гномами по спецзаказу, в сторону карусели. Владимиров выпустил из объятий Кузнецова и, принюхиваясь, подтвердил: «Палево. Пахнет жареным!»

Все как по команде повернули головы и увидели ужасную картину. Резной петушок на покатой крыше карусели горел синим пламенем. Пожар, начавшийся в горах Тибета, теперь разгорался в другой реальности. Все-таки егеря успели вдогонку зацепить разведгруппу! Зажигательная очередь из пулемета подожгла спецсредство перемещения. Начинка пуль разгоралась в деревянной кровле.

Глухо загудел набат: Петруха колотил железным прутом по подвешенному на цепи обрезку рельса. Со всех сторон сбегались бойцы.

Сухое дерево полыхнуло. Ветер, налетевший со стороны океана, то перебрасывал огонь со стороны на сторону, то свирепо кружил вокруг обугленного петушка. На глазах людей он перемахнул с крыши на помост, и как будто невидимая рука метнула в дырявый пол огромный сгусток огня.

Бойцы выстроились в цепочку от небольшого прудика. Они передавали из рук в руки ведра, богатырские шлемы и кастрюли. Среди всего прочего мелькала и каска Кузнецова.

Воду выплескивали на горящую карусель, но от сильного жара она не долетала до горящих досок, сразу превращаясь в пар. Огонь жадно доедал деревянную постройку. В дым превращалась яркая лубочная роспись, резные узоры центрального столба. Прогоревшая крыша с головешкой вместо петушка косо рухнула на помост. Тушить стало нечего: красавица карусель сгорела дотла. Оплавленный репродуктор напоследок выкрикнул: «Я, конечно, вернусь… не пройдет и полгода…» – и умолк. Радовало одно: уцелели фигурки зверей, сваленные в пыльном полумраке на необъятном складе Хохела.

Десантникам было до слез жаль карусель, на которой они мотались по реальностям. Сколько раз она забирала их в последнюю минуту, выхватывая из-под носа у врага! У судьбы довольно мрачное чувство юмора…

Кладбищенскую тишину на пожарище нарушил срывающийся голос Дзержинского. Он ужом пробрался сквозь толпу и сейчас тыкал Кузнецову в грудь указательным пальцем, размазывая хлопья сажи на белой альпийской куртке. Он брызгал слюной, обличал и выводил на чистую воду:

– Почему ты вместе с каруселью не сгорел? А? Кто ответит за саботаж и вредительство?

Николай задрал подбородок и выдвинул вперед нижнюю челюсть. На его лице появилось выражение безмерного презрения. Брезгливо опустив уголки губ, Кузнецов лающим голосом произнес:

– Простите ради Бога. В следующий раз обязательно сгорю!

Холодом веяло от офицера, вернувшегося со снежных вершин. Стоявшие рядом физически ощутили расстояние, на которое разведчик отодвинул от себя внештатного консультанта отдела контрразведки.

– Бога нет! – Атеиста с дореволюционным стажем затрясло в припадке.– Бабушкины сказки! Нет и быть не может! Точка! – На него было жалко смотреть.

Кузнецов умел ткнуть в больное место. Дзержинский не мог успокоиться и продолжал невнятно вопить, размахивая сухонькими кулачками перед медальным лицом Николая. Он так разошелся, что слов было не разобрать.

– Не трогай бабулю! Твое существование – вот неопровержимое подтверждение, что ОН есть,– поддержал товарища Задов.– Глядя на тебя, Богова ошибка, у меня в голове родился тост: «За зло!»

Малюта втихаря показал Леве кулак.

Николай поправил ремень автомата на плече, но руку с оружия опускать не спешил.