Над этой армадой, разделившейся на два эшелона, в вышине летел беспилотный высотно-атмосферный летучий обезьян павиан Иннокентий. Он единственный обходился без наездницы. Кроме него, никто не мог летать так высоко. Как краснофюзеляжный павиан мог выдерживать на такой высоте холод разреженной атмосферы – известно одному Икару. Павиан парил в вышине в гордом одиночестве, выполняя в воздухе замысловатые кренделя фигур высшего пилотажа. Из поднебесья Иннокентий посверкивал своим ярко-красным опознавательным знаком, который есть только у павианов, семафоря всем тварям земным об их месте, а заодно показывая свое истинное лицо. Беспилотник слыл отъявленным воздушным хулиганом, причем хулиганом злопамятным. С этим мирились по причине его незаменимости. Вот и сейчас он гортанными криками корректировал погоню за гарпиями, указывая курс преследователям из воздушного патруля.
Попович задрал голову вверх, сжал кулаки и с душевным надрывом процедил:
– Э-эх! Мне бы лук тугой с тетивой шелковой в рученьки мои молодецкие. Снял бы вражину первой стрелой каленой.
Задов понимающе хмыкнул, но от комментариев воздержался. Он прекрасно понимал: чтобы осуществить мечту товарища, нужен хороший карабин с оптическим прицелом. На такой высоте сбить павиана из лука мог только Илья Муромец.
Алешина ненависть к воздушному корректировщику имела веские причины. На прошлой весенней ярмарке Попович столкнулся в торговых рядах нос к носу с воздушным патрулем. Летучие обезьяны были в увольнении и покупали свое любимое лакомство – каленые орешки в сахаре. Девушек-наездниц с ними не было. Пилотам до конца контрактной службы запрещалось покидать казармы, расположенные на вершине труднодоступной Орлиной скалы. Свободный выход в город имела только командир. Впрочем, пилоты особенно и не рвались в увольнение в Лукоморье, поскольку давно привыкли обходиться своим обществом. Общение с гражданскими расслабляет, а девушки пришли в армию, чтобы стать настоящими мужчинами, в смысле – воинами…
Воздушный патруль напрямую подчинялся Святогору, мэру Лукоморья. В случае опасности авиакрыло должно было осуществлять противовоздушное прикрытие города. Но так как никто на заповедную зону с неба не нападал, их служебные обязанности сводились к борьбе с бандами гарпий, периодически обчищавших яблоневые сады. Когда поспевал урожай, состязания в скорости в воздушных догонялках повторялись с завидной регулярностью.
В свое время Святогор предложил гарпиям централизованно и бесплатно получать яблоки, чтобы те не ломали веток и не пугали садоводов. Воздушные пираты вежливо отказались: «Так будет никому не интересно. Кому будет нужен ваш воздушный патруль? Куда девушек-пилотов с такими страшными лицами пристроите? В „Лукоморские авиалинии“? Замуж выдадите?» С их доводами согласились, посчитав разумными на все сто процентов.
Догонялки на крыльях оставили. Хотя пойманных с поличным отпускали на следующий день, азарта это не убавляло…
Так вот, столкнувшись с летучими обезьянами на ярмарке, Алеша не смог с ними разойтись в нешироком проходе между лотками коробейников. Он столкнулся с павианом. История умалчивает, кто кого толкнул первым. В тот день Алешенька по случаю праздника напился браги по самые десны. После этого в нем со страшной силой забродил квасной патриотизм. Он не придумал ничего более умного, как сказать: «Понаехало в наше Лукоморье гамадрилов краснозадых. Пройти по городу спокойно нельзя!»
Иннокентий сделал вид, что это к нему не относится, тем более что считал себя чистокровным павианом. Кому охота связываться с пьяным богатырем? Себе дороже! Но Поповича павиан запомнил. По неписаному богатырскому кодексу, настоящему витязю полагалось толкать всех встречных и поперечных, пробуя силушку, показывая удаль молодецкую да дурь неизбывную. Неизвестно, на что больше обиделся Иннокентий: на «гамадрила» или «краснозадого».
До банального мордобоя не дошло. Любое рукоприкладство на ярмарке было запрещено и строго каралось лично Святогором, невзирая на ранги, сословия, социальный статус и принадлежность к людям или нечисти. Исключений он ни для кого не делал. Ярмарка – прибыль в казну города, а значит, святое.