Они украли бомбу для Советов

— Спокойно. Вы одного не понимаете: Фишер, или как вы говорите Абель, служил не режиму, а Родине. Вилли приехал — его сразу: «К медикам, и пусть отдыхает». А он: «Чего там, я здоров». Правда, месяц пробыл в госпитале, но даже от санатория отказался. Скучно ему там было, дома лучше. Принял его Семичастный, наш тогдашний руководитель. Была четкая беседа. Ему выдали причитающиеся деньги. Присвоили звание «Почетный чекист». И он приступил: встречался с молодыми работниками, занимался их подготовкой, инструктажем. Вилли Генрихович имел такой авторитет! Часто делился своими воспоминаниями, и я обычно его представлял. Выступал в нашем Комитете, в наших клубах, во всех почти управлениях госбезопасности. И в UK партии, в Кремле перед работниками охраны. Потом в Министерстве иностранных дел и в Министерстве внешней торговли, перед студентами МГИМО.

— А за границу ему позволялось выезжать?

— Где-то в конце выезжал в ГАР, Румынию. И в Венгрию. И встречался там с сотрудниками их служб.

— Он не превратился в некоего свадебного генерала?

— Он прекрасно рассказывал — без бумажек, конспектов. Обходился без всяких жестов, никогда не эпатировал. Был откровенен — в пределах допустимого. И потому его всегда слушали внимательно, воспринимали серьезно.

— Дмитрий Петрович, я помню свои детские впечатления. Когда он появился на экране в «Мертвом сезоне», говорили, что разведчик загримирован. Правда или ерунда?

— Ему наложили немножко волос. Голова была совсем голая. А лысины в кино как-то не приняты.

— За что Абелю вручили высшую награду — орден Ленина? За подготовку вашей чекистской смены?

— Путаете. Орден — по совокупности после войны. Фишер был в подразделении, которое занималось заброской наших в тыл противника. Это были боевые группы, которые проходили тогда как бы по партизанской линии.

— Он учил их немецкому? То были ваши сотрудники?

— Там разное было, он обучал радиоделу, агентурной работе.

— Он говорил по-немецки так же хорошо, как и по-английски?

— Нет, хуже, потому что непосредственно в Германии бывать ему почти не приходилось, а французский знал очень хорошо.

— Не догадывался, что Вильям Генрихович был к тому же и полиглотом. Французский пригодился ему и в работе?

— Давайте об этом поговорим как-нибудь попозже.

— Скажите, Дмитрий Петрович, а вы никогда не беседовали с Вилли по душам?

— Беседовали.

— И что рассказывал Вильям Генрихович о тех своих годах — с 1939-го по 1941-й, когда от работы в органах он был отстранен?

— Говорить об этом у нас было не принято. Да и человек он был в этом отношении очень сдержанный. Но я знаю, что это случилось в последний день 1938 года. Даже приказ об увольнении довели до него не начальники отдела, в котором он работал, — они ничего не знали. Объявили Вилли, что это решение руководства, и все, даже сейчас в архивах этого не оказалось.

— Вы не обижайтесь, вопрос-то естественный. Человек мог отчаяться.

— Он отчаялся: долгое время не брали никуда на работу. Везде отказывали, когда видели, что уволен из органов. Написал письмо в ЦK. Рассказал, кто он такой. И только тогда взяли на завод радиоинженером.

— Интересно, с каким чувством он снова к вам пришел?

— Об этом у нас никто никогда не говорил. Отец Вилли встречался не только с Лениным, со многими деятелями партии. Старый революционер. Написал много книг по истории. И когда был выслан из России в Англию, занимался там подпольной деятельностью: поставлял сюда оружие для рабочих, имел контакты с британскими портовиками. Всю жизнь Генрих Фишер посвятил России, поэтому и Вилли считал себя русским. Он и в анкете указывал: отец — обрусевший немей, мать — русская, жена — урожденная Лебедева, по профессии артистка.

— Дмитрий Петрович, и еще из той же серии неприятных вопросов. Имя Абеля превратилось в легенду, однако ваш подчиненный так и оставался полковником…

— …Было представление на генерала перед его болезнью. Не успели, к несчастью.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ПАУЭРСА БЫЛИ НЕЛЕПЫ