Они ведь едят щенков, правда?

— Жук, — вздохнул Чик, — ну ты сам подумай: как это будет выглядеть, а? Совет директоров съест мою задницу на ужин.

— Отличный вышел бы ужин — задница у тебя что надо, после стольких-то часов тренировок на «Стэр-мастере»! Но тут, я думаю, ты ошибаешься. Пойдем со мною, Чик, и я выведу тебя из юдоли тьмы навстречу солнечному свету. Уверенно предсказываю: совет директоров не только обрадуется возвращению старины Жука, но и велит тебе удвоить мне жалованье. И может быть, даже тебе, дружище, перепадет премия. Как я и сказал в самом начале этого трепа, у меня кое-что есть для тебя. Редкостной красоты штука. Настолько ослепительная в своем блеске, что я надеваю солнцезащитные очки при одной только мысли о ней.

— Хорошо, — сказал Чик, — но давай я сперва включу какую-нибудь музыку — для фона. Наверное, сюда подойдет похоронный марш Шопена или что-нибудь в этом духе.

— Музыку? Ну, если тебе захотелось музыки, то проверь — нет ли у тебя в айподе «Мессии» Генделя? Тогда найди и включи «Аллилуйя». И вруби такую громкость, чтоб опоссумы проснулись. Ладно, дружище, перехожу к сути…

Глава 40 Я сделаю из вас звезду

Роджерс П. Фэнкок, глава национальной безопасности, сидел за своим столом в Белом доме и мысленно составлял заявление об увольнении.

Дорогой мистер президент, я с величайшей неохотой…

Нет.

Дорогой мистер президент, когда вы просили меня взять на себя великую ответственность…

Нет. Ради бога, Фэнкок, он же старый друг…

Независимо от формулировки, факт оставался фактом: старый добрый корабль «Фэнкок» окончательно сел на мель отчаяния. Он слишком стар для всего этого, черт подери.

Конечно, он не уйдет в отставку прямо сейчас, в разгар кризиса. Но когда ситуация как-то разрешится — если она разрешится, — он пойдет к президенту и объявит ему, что пришла пора передать эстафету… кому угодно. Если честно, Роджерсу П. Фэнкоку это было уже совершенно безразлично.

Что касается президента, то его настроение в последние дни колебалось в диапазоне от мрачного (в хороший день) до скверного (в плохой). Потопление тайваньского судна вызвало такой переполох, что ему ничего не оставалось, кроме как одобрить продажу Тайваню семидесяти пяти истребителей F-22 и четырех эскадренных миноносцев класса «Иджис» — с системой распознавания «свой — чужой» — целых четырех! Это было особенно болезненно: ведь последние два года он прикладывал все усилия к тому, чтобы больше не продавать Тайваню оружия. Впрочем, разве у него оставался выбор? Даже лидеры его собственной партии начали спрашивать — открыто, вслух, — выказывает ли он достаточно «волевого духа» в отношениях с Народной Республикой? Временами ему казалось, что единственный человек, который по-настоящему понимает, в каком сложном положении он оказался, это президент Китая, да-да, именно так. Теперь они проводили так много времени в телефонных переговорах, — при этом как бы держа друг друга за руку и жалуясь на своих сторонников жесткого курса, — что это начинало смахивать на какую-то группу поддержки на высшем уровне или даже на собрание «Анонимных алкоголиков».

Теперь, после продажи оружия Тайваню, Фа сообщил ему: Центральный банк Китая дает понять, что намерен отказаться от участия в очередных аукционных продажах казначейских векселей США. Фондовая биржа проделывала тройные кувырки с четверными сальто с трамплина, розничная цена на газ подскочила вверх, повсюду начались увольнения. Но наконец-то появилась и хорошая новость: цена на золото взлетела на небывалую высоту! Ура! Значит, если дела окончательно зайдут в тупик, то люди будут расплачиваться за продукты двадцатидолларовыми золотыми монетами или купонами от своих золотых акций.

— Рог, — говорил президент унылым тоном, — нам необходимо как-то оставить ту проклятую историю позади.

На это несчастному Фэнкоку оставалось похоронным тоном сообщить, что он только что разговаривал по телефону с людьми Далай-ламы и что те отклонили любезное предложение о погребении на Арлингтонском национальном кладбище. При всем уважении, Его Святейшество предпочитал не покоиться в некрополе для солдат. Тибетцы по-прежнему, вопреки всякой логике, цеплялись за надежду на погребение в Лхасе.

А теперь уже ни одна страна не желала принимать у себя останки Далай-ламы из страха навлечь на себя гнев Китая. Индия, где все эти годы жил Его Святейшество, выразила официальное возражение, сославшись на какое-то туманное положение в собственном кодексе здравоохранения — о репатриации «неиндусских останков». Возмутительно. Хотя нет — отказывались конечно же не все. Тайвань — тот, напротив, прямо-таки рвался сподобиться такой чести! Там предлагали возвести покойному погребальный монумент такой высоты, «что он будет виден с материка». Чудесно. Разве это — не подходящее решение проблемы?

— Что, Блетчин?

— Мистер Стрекер, сэр, звонит по секретной линии.

— Очень хорошо.