Они ведь едят щенков, правда?

— Отчего же, нравится. Оно очень подходит этой демонстрации мощи. Такую операцию уж никак не назовешь «Приемлемость Дракона». Или «Соответствие Дракона». Нет. А могу я спросить — вы собираетесь извещать правительства Непала, Бутана и Индии о том, что мы намерены высадить десятки тысяч десантников-парашютистов вдоль их границ? И оцепить сами границы? Или вы планировали сохранить элемент неожиданности?

— Их предупредят незадолго до учений.

— Хорошо. Мы ведь не хотели бы, чтобы там началась паника, верно? А Сеул? Вы собираетесь предупредить южных корейцев о том, что Желтое море будет заминировано?

— Ну, это ведь будут не настоящие, а учебные мины, — сказал Хань. — Как я и объяснил в своей презентации.

— Да, нам вы это объяснили. А им-то откуда знать, что мины учебные? Но, похоже, это часть игры — так задумано, чтобы они сами могли выяснить, как все обстоит на самом деле. Чтобы проверили свою подготовку.

— Без американцев? — хмыкнул Хань. — Ха! Да эти корейцы даже помочиться не смеют, если их американцы за конец не будут держать!

Смех.

Ган, слушая все это, задумался: может быть, президенту пора тоже отпускать такие приземленные шуточки? Похоже, членам комитета они доставляют большое удовольствие.

— Да, про американцев я тоже собирался спросить, — сказал Фа. — Или, как вы бы сказали: «про моих дорогих друзей американцев». Их-то мы собираемся оповещать о предстоящих учениях? Или для них тоже это должно стать большим сюрпризом?

— Вроде Пёрл-Харбора? — сказал кто-то из министров, и раздался дружный хохот.

— Если товарищ президент помнит мою презентацию, — сказал Хань, — то ключевой элемент стратегической задачи «Лунвея» и заключается в том, чтобы определить, какой именно окажется реакция американцев на данную операцию. Если же мы предупредим их о том, что мы собираемся делать, то никогда не сможем узнать, какова будет их действительная реакция. Если вдуматься, это не так уж сложно для понимания.

— Ну да, конечно. Это ведь принцип Гейзенберга.

Хань молча уставился на Фа.

На помощь ему пришел Ло.

— Именно это генерал и имеет в виду. Принцип Гейзенберга гласит, что наблюдаемое тело ведет себя иначе, если ему известно, что за ним наблюдают.

Хань понимающе кивнул.

— Может быть, тогда-то мы и узнаем что-нибудь об их мюонной мощи.

Министр Фу Инь сказал:

— Мне кажется, план генерала Ханя просто великолепен. К тому же он заставит всех забыть о Навозном Лотосе.

Гул, кивки.

— Так, значит, все согласны? — спросил Хань.

— Нет, — сказал Фа. Он говорил так тихо, что остальным пришлось податься вперед, чтобы расслышать его слова. — Я не согласен. Пускай у этого дракона и есть величие, но я всерьез опасаюсь, как бы он в итоге не сожрал собственный хвост.

— Возможно, «величие» — понятие, ускользающее от понимания товарища президента, — усмехнулся генерал Хань.

— Но вот только благоразумно ли это, товарищ президент? — спросил Ган.

— Я делаю это не потому, что не нахожу в этом ничего благоразумного, Ган.

— А если Ло и Хань узнают об этом — а они точно узнают, сами понимаете, — то не окажется ли, что вы сами вкладываете им в руки меч?

— Набирайте номер, Ган.

Ган начал нажимать кнопки своего мобильного телефона. Потом остановился.

— А вы что-нибудь расслышите? За этим шумом воды?

— Расслышу, Ган.

Ган набрал остальные цифры.

— Да. Алло! Добрый день. Доктор Киссинджер сейчас не занят? С ним хотел бы поговорить Президент Китайской Народной Республики.

— Да, Блетчин?

Блетчин был как-то особенно взбудоражен. Избыток кофеина?

— Сэр, — прошептал он благоговейно, — звонит доктор Киссинджер.

— Да? — Фэнкок приподнялся. — А! Ну, хорошо.

Он потянулся к телефону. Блетчин уже собрался уходить.

— Блетчин? Садитесь. Послушайте.

— Благодарю вас, сэр.

Пускай — ведь он все равно подслушивал бы по своему телефону.

Фэнкок взял трубку.