Они. Воспоминания о родителях

Днем, когда работа по дому была окончена, я наслаждалась единственным местным развлечением: включала радио и учила английский по радиоспектаклям. Чтобы учить слова и тренировать произношение, я запоминала последние строчки радиопостановок: “Наше воскресенье”, “Жизнь может быть прекрасна”, “Женщина в белом”, “Когда девушка выходит замуж”, “Молодой доктор Малой”. “Как же поступит Нэнси? Сообщит ли она о своих подозрениях доктору Малону?” Около половины четвертого мое мирное наслаждение радио заканчивалось – из школы возвращался Жика. Этот неотесанный юнец с грубым смехом блестяще умел разбирать и собирать приемники и намеренно меня игнорировал – злился, что женщины теперь всё время со мной возились. Иногда дедушка возвращался с работы раньше обычного (если плохо себя чувствовал или на вторую половину дня обещали метель) и заставал женщин в слезах. Он застывал на пороге кухни, кипя от гнева, и произносил самое свое страшное ругательство:

– Ерунда! Женские слезы – ерунда!

После этого он уходил, склонив голову. Его фигура в мешковатой линялой форме смотрелась неуместно величественно. Если мы продолжали плакать над посудой, он возвращался и еще более гневно восклицал:

– Ерунда! В Сибирь ссылать за такую чушь! Мои тапочки?! Где обед?

В обычные дни, когда Алексис Джексон возвращался домой в 17:30, он предпочитал есть сразу же после прихода и требовал, чтобы обед был “на столе”.

– Обед готов? – громко вопрошал он, входя в дом.

Пока Зина хлопотала на кухне, он падал в свое кресло у камина, сбрасывал ботинки, погружал ноги в приготовленные Зиной тапочки и разворачивал рочестерскую газету “Демократ и хроника”. К этому времени Жика сбегал по лестнице, бухался в кресло напротив и мрачно глядел на отца.

– Здравствуй, малый, – сухо говорил дед.

Когда всё было готово, Зина робко звала нас к столу, трапеза обычно начиналась – со стороны это выглядело особенно странно – с консервированных фруктов. Далее следовала картошка и рагу в странного вида подливке (жареное мясо подавали по воскресеньям), а на десерт Зина обычно подавала дрожащее желе с разными вкусами, любовно нарезанное кубиками. Дедушка принадлежал к тем людям, которые могут есть сколько угодно, не прибавляя ни грамма, и за столом он ел по-пролетарски шумно и жадно, будто опаздывал на поезд. За столом говорили только по-русски – частично потому, что мать Зины так и не выучила ни одного английского слова, а частично потому, что дедушка, надо отдать ему должное, считал, что сыну в будущем может пригодиться русский язык. Это наследие своего прошлого он ценил. Но чаще всего за столом царило гробовое молчание, нарушаемое лишь иногда, если кто-то заговаривал о прогнозе погоды или отец с сыном обсуждали сравнительные достоинства различных батарей для радио.

Пока мои новые родственники уплетали обед, я разглядывала их, пытаясь понять суть той особой тоски, которая переполняла этого мрачного типа, моего дедушку, – в семейных преданиях он представал неотразимым плейбоем. Я ни разу не слышала его смеха, а улыбался он редко, устало и как-то равнодушно. Но эта меланхолия, как я поняла потом, не имела ничего общего с какими-либо неудачами – оставив игру, он ни к чему не стремился настолько сильно, чтобы потерпеть неудачу. Его печаль проистекала от того, что в жизни его не было никаких желаний. Больше всего меня удивляло в нем отсутствие честолюбия и гордости, которыми так полны были другие наши родственники: дядя Саша, моя мать, даже бабушка с тетей Сандрой. Все эти устремления ему казались такой же ерундой, как религия или женские слезы; и потому я даже в своем нежном возрасте сочла его изменником нашей семье.

Но после ужина дедушка слегка оживлялся – так как он ел очень быстро, из-за стола мы вставали в начале седьмого. Он садился в свое кресло, жевал зубочистку и отдавался единственному занятию, которое всё еще вызывало проблеск интереса у него во взгляде – слушал радио.

– Говорит Ганс Кальтенборн![82] – раздавался голос, и дедушка нежно поворачивал ручки любимого приемника. – Президент Рузвельт приказал военному производству перейти на круглосуточные смены… Есть сведения, что король Румынии Кароль с Магдой Лупеску находятся в Чили… Тысячи островитян покинули Крит…

Содержание речей, доносящихся из деревянного ящика, мало значило для деда. Важно было чудо, работа тонких механизмов радио, победа над временем и пространством. Он возился с ручками, добивался наивысшей чистоты звучания, искал всё новые и новые станции и восхищенно прицокивал языком, повторяя:

– Фан-тас-ти-ка, фан-тас-ти-ка, на что только способно радио!