Они жаждут

– Пошли их всех к дьяволу! – с ожесточением сказала Джо, и глаза ее засверкали. – Что могут знать о тебе все эти люди? О том, что ты работаешь как каторжный. Тебя должны наградить медалью! Ты пролил кофе на галстук. – Она наклонилась вперед и вытерла пятно салфеткой. – Если не расстегивать пиджак, то ничего не будет видно.

– Хорошо, я постараюсь. – Он отодвинул тарелку в сторону и положил ладонь на раздувшийся живот. – Через пару минут мне нужно уходить. Сегодня в офис должна прийти та девчонка из «Тэттлера», Гейл Кларк.

Лицо Джо скривилась от отвращения.

– Что, хочет еще раз облить тебя грязью? Зачем ты вообще разговариваешь с этой женщиной?

– Я выполняю свою работу, она – свою. Иногда ее заносит, но в целом она безобидна.

– Безобидна? Ха! Именно такие статьи, как у нее, и пугают людей больше всего. Описывать во всех жутких подробностях, что сотворил этот кошмарный gyilkos[12] с бедными девочками, а потом заявлять, будто у тебя не хватает ума, чтобы его остановить! Меня от нее просто тошнит!

Джо поднялась и поставила тарелку в раковину; она пыталась себя сдерживать, чтобы не показать мужу, как ее буквально трясет от возмущения. Кровь сотни поколений венгерских цыган в ней звенела от гнева.

– Люди прекрасно понимают, что это за газета, – сказал Палатазин, облизывая указательный палец и затирая пятно от кофе. Наконец он сдался и отпустил галстук. – Они не верят этим статьям.

Джо хмыкнула, но осталась стоять лицом к раковине. За последнюю пару недель в ее голове постепенно сложилась новая мысленная картина: Энди с пистолетом в руке крадется по коридорам какого-то незнакомого здания, в одиночку выслеживая Таракана, и вдруг огромные цепкие руки тянутся к нему сзади, сжимаются на горле и душат, пока его глазные яблоки не выскакивают из орбит, а лицо не становится сине-багровым. Она покачала головой, отгоняя назойливое видение, и прошептала:

– Избави господи!

– Что?

– Ничего, – ответила Джо. – Я просто думаю вслух.

Она обернулась и убедилась, что лицо его не посинело и глаза остались на своем месте. Наоборот, вид у него был сейчас такой же, как у собаки с логотипа «Хаш папис»: толстые щеки и грустные глаза под густыми, черными с сединой бровями.

– Ты ведь не собираешься затевать сегодня что-то опасное? – тихо сказала она.

– Конечно нет, – ответил он, а сам подумал: «Откуда мне знать?»

Этот вопрос Джо задавала ему каждое утро и каждый раз получала тот же ответ. Палатазин задумался о том, сколько жен спрашивали своих мужей-полицейских о том же самом, сколько коллег отвечали так же и сколько из них потом погибло от пули грабителя, насильника или наркомана. Слишком много, можно не сомневаться. И что ответил на этот вопрос утром 6 июля, двенадцать лет назад, Джордж Грин, первый напарник Палатазина. В тот ужасный день ему четыре раза выстрелили в лицо на глазах у Палатазина, который в это время покупал двенадцатидюймовую пиццу с грибами и маслинами, чтобы отнести ее потом через улицу в патрульную машину. Они вдвоем следили за человеком, подозреваемым в убийстве и ограблении чернокожего героинового дилера, и только гораздо позже, когда выстрелы стихли, а Палатазин высморкал остатки порохового дыма, он сообразил, что этот тип, должно быть, заметил слежку, запаниковал и приставил краденый сорок пятый калибр через открытое боковое стекло прямо к лицу Джорджа. Палатазин гнался за ним пять кварталов и, когда наконец на лестнице многоквартирного дома убийца остановился и приготовился защищаться, нажал на спусковой крючок измазанным в пицце указательным пальцем.

Мать Палатазина долго плакала, когда он рассказал, как пуля просвистела у него над головой. А потом сказала, что пойдет к комиссару и попросит, чтобы ему больше не давали таких опасных заданий. Но ничего такого, конечно же, не произошло. На следующий день она уже забывала все, что он рассказывал, и говорила о том, какие красивые цветы растут, должно быть, летом вдоль улиц Будапешта.

А сейчас Палатазин уставился на руку, сжимавшую пистолет тогда, 6 июля. «Анья, – подумал он – по-венгерски это означало „мама“. – Прошлой ночью я видел призрак матери».

Он заглянул в глаза Джо.

– Вчера я видел странный сон, – сказал он с легкой улыбкой. – Мне почудилось, будто мама сидит возле окна в кресле-качалке. Она давно уже мне не снилась. Странно.

– И что было дальше?

– Ничего. Она повела рукой. Думаю, хотела на что-то показать. Но не уверен.

– Что показать?

– Откуда мне знать? – пожал он плечами. – Я не умею разгадывать сны.

Палатазин встал из-за стола и посмотрел на часы – пора.

– У меня идея, – сказал он, обнимая жену за талию. – Я вернусь с работы пораньше и поведу тебя ужинать в «Будапешт». Хочешь?

– Я хочу, чтобы ты остался дома, вот и все. – Она на мгновение надула губы, а потом подняла руку, чтобы разгладить нимб седых волос у него на макушке. – Но думаю, сходить в «Будапешт» тоже было бы здорово.

– Хорошо. И музыка! Чудесная ciganyzene![13] Правда?

– Да, правда, – улыбнулась она.

– Значит, у нас сегодня свидание.