Они живут рядом со мной

Я снова бродил следом за волком и волчицей, находил следы охоты этих животных на дальних болотах за глухарятами и продолжал встречать точно таких же глухарей рядом с логовом. Каждый день я отмечал на своей карте новые охотничьи тропы животных — эти тропы никогда не повторялись изо дня в день, всякий раз они расходились в разные стороны, к разным болотам, вырубкам и лесным полянам. Именно здесь охотились волчица и волк, но и здесь серые охотники не уничтожали всех птиц, будто берегли часть их до следующей весны, чтобы и на следующее лето в этих местах было много глухарей…

Конечно, волки не строили никаких охотничьих планов, у них не было никаких писаных законов и они вовсе не рассуждали так, как я пытался рассуждать за них. Все было гораздо проще. Отыскав на болоте глухариный выводок и добыв из выводка одну, две, много — три птицы, волки оставляли этот выводок в покое и отправлялись на поиски более легкой добычи. Да, после двух, а то и трех нападений мать-глухарка начинала вести себя более осторожно, и теперь подобраться к ней и ее глухарятам было куда трудней, чем в первые дни охоты. Охота за пугаными птицами становилась трудной, малорезультативной, а в логове волчата ждали пищу, и охотничья тропа и волчицы и волка меняла свое направление.

А как бы поступили собаки, пришедшие в лес вместе с тем же рыбаком и отыскавшие вдруг глухариный выводок?.. Первых двух-трех глухарят собаки, возможно, поймали бы так же легко, как и волки. А дальше?.. Оставили бы собаки в покое этих птиц? Вряд ли. Ведь собак вел по охотничьей тропе вовсе не голод — как-никак, а вечером около избушки им в любом случае достанется хоть немного вареной рыбы. Собак вела к глухарям лишь охотничья страсть, которую всячески старался закрепить у своих собак человек. И пусть теперь глухарят нельзя было ловить каждый день, пусть добыча доставалась теперь куда трудней, но собаки продолжали изо дня в день посещать знакомое болото, продолжали охотиться, изводя последних птиц и не чувствуя в случае неудачи угрозы голода. Собаки давно перестали быть охотниками-трудягами, они были теперь лишь орудием добычи в руках человека. Количество и качество этой добычи определял человек, выплачивая своим «вассалам» вознаграждение, не зависящее, как правило, от результата охоты. И теперь «вассалы», забывшие, как прокладываются настоящие охотничьи тропы, удовлетворяли свою страсть, развлекаясь там, где их предки добывали пищу для себя и для своего потомства…

Короткое северное лето подходило к концу, по вечерам все чаще и чаще стали стелиться над озером холодные седые туманы. В это время и обнаружил я, что волчица вдруг оставила свои дальние походы и принялась охотиться около логова… Что же произошло, почему мать волчат изменила своему правилу, почему не пожелала дальше хранить тайну своего гнезда?

Ответить на этот вопрос было не так-то сложно… Непуганые выводки птиц, живших неподалеку от логова, потребовались волчатам. Волчата уже подросли, но уходить далеко на охоту еще не могли, настало время овладевать охотничьим мастерством, и мать стала учить будущих охотников неподалеку от логова.

А может быть, как раз сейчас, когда начались охоты волчат около логова, и случится то, что случается во время охоты собак около таежной избушки — может, тем птицам, что преспокойно жили около волчьего логова, грозит теперь полное уничтожение?.. Нет, этого не происходит: две-три неудачные охоты за глухарями, выводок становится осторожней, а охота соответственно трудней, а объект охоты меняется, прежняя охота не обеспечивает пищей.

Вот так, меняя в случае неудач объекты охоты, прокладывая новые охотничьи тропы, и живут в лесу волки, взимая с леса не очень обременительную дань, а за это неся службу санитара, регулируя количество и качество лесного населения. А разве те же глухари, которых попугали волки, не должны быть благодарны серым охотникам за приобретенный опыт осторожности. Да, выводок глухарей заплатил волкам дань — из шести-восьми глухарят один-два поплатились жизнью, но зато теперь остальные птицы стали более чуткими и другой хищник так легко уже не подберется к ним.

Я уже рассказывал о том, как волки устроили засаду около болота и ждали лосей. Тогда они загнали на болото лесного быка и быстро расправились с ним.

Этого лося я знал и даже дал ему имя — Задира. Это имя бык получил за несговорчивый нрав. Я частенько видел тропы Задиры, встречался с ним около озера и около лесного ручья, куда лоси выходили по ночам на кормежку. Задира хромал, и в бинокль была хорошо видна рана на боку животного, рана глубокая, не заживавшая. Эта рана не походила на след медвежьих когтей или волчьих клыков — скорей всего, это был след пули. Пуля, видимо, задела кость, и теперь боль мешала лосю жить.

Сколько раз волки устраивали засады на краю болота, сколько раз стерегли здесь лосей, но только один раз за все лето им удалась завершить охоту — загнать жертву на топкое болото. И жертвой стал бык инвалид.